— Во время войны на ФД воинские эшелоны водили — по пять суток ездили в Синарскую. В Тахталыме только трое суток стояли (там спецмаршруты с рудой доставляли в Нижнетагильский завод). Дорога до предела была загружена. Вернешься: пока не сэкипируешься, не сдашь паровозы, не заправишь (28 тонн угля, 144 тонны воды) — нельзя домой. Ждешь по три-четыре часа. Спишь. Да еще потом тендер чистить…
Из ста двадцати зачинателей поселка сегодня осталось меньше половины: кто уехал в город, а кто, как говорит М. К. Будников, «ушел в бессмертие». А поселок все растет — больше 10 тыс. населения. Но растет он не за счет железнодорожников, а по линии Челябинского горисполкома. Строятся большие многоэтажные дома, подводится к ним газ, водопровод, канализация. А в домах локомотивщиков кто успел, тот провел воду и построил теплый туалет, а кто не успел этого сделать до выхода на пенсию, так и остался, можно сказать, ни с чем. Даже хлеба свежего в поселковом магазине не всегда купишь, не говоря уж о других, более дефицитных товарах. Наболело это все на душе у старых машинистов. Не забыли они еще, как в годы войны, в самое тяжкое для страны время государство все же находило возможность снабжать «помощников Красной Армии» разными наркомовскими и другими спецпайками. Куда же девались прежние заботы, внимание, почет? Неужто вместе с молодостью, силой физической и духовной, что помогала им выстоять по пять смен у рычагов паровоза, проводить свои «согласованные» рейсы по тяжелейшим маршрутам до самой прифронтовой полосы — неужели со всем этим ушла память о них в родном коллективе? У многих, как только проводили на пенсию, тут же сняли телефоны, дескать, теперь без надобности. Так ли это? Как быть, например, Георгию Антоновичу Турбину, когда у него начинается очередной приступ горлового кровотечения? Куда бежать за помощью? Ближайший телефон — в поселковой бане, а она, естественно, не работает по ночам.
Не хочется заканчивать на печальной ноте, но ведь мы условились теперь говорить друг другу правду, и только правду.
С тяжелым чувством покидала я поселок Локомотивный, который, несмотря на «железнодорожные» названия улиц, локомотивщикам почти уже не принадлежит. За окнами, прикрытыми занавесками, одиночество. И горькие мысли не давали покоя. Может быть, где-то так же в полном забвении доживает свои безрадостные дни тот машинист, что тогда, в сорок первом, вел наш эшелон из Мариуполя в Свердловск. В тот страшный час бомбежки он не покинул своего паровоза и, как только вражеские бомбардировщики скрылись за горизонтом, немедленно дал свисток, спасительный сигнал: «Люди! Ко мне! Путь свободен!..»
«Никто не забыт, ничто не забыто!» Мы так часто повторяем этот девиз, что даже перестали понимать его смысл. А ведь относится он не только к погибшим.
…Недавно хоронили машиниста — Ивана Николаевича Ивлева. Многие пришли проводить его в последний путь: еще бы, он работал в депо с 1921 года. Стоя в скорбном молчании у гроба, старики вспоминали былое, а молодые с интересом разглядывали многочисленные награды: орден Ленина, значки «Почетный железнодорожник», «Отличный паровозник», «Ветеран дороги», медали за труд, за Победу…
Из жизни ушел человек, а с ним целый этап нашей истории. Из жизни ушел, но не из памяти. Так хочется на это надеяться.
Н. ХАЙБУЛЛИНА,
журналист
Моряки Краснознаменной Балтики
Бойцы и офицеры Первого Украинского фронта