Ты всё ещё моя

– Не знаю… – пожимаю плечами. Телефон продолжает вибрировать в зажатой и резко вспотевшей ладони. А меня саму начинает разбирать дрожь. – Не любит меня Кирилюк. Прямо-таки ненавидит.

– Да уж… Странно так, зациклился на тебе одной.

– Ну, ты иди. Кир ведь ждет.

Телефон стихает, а моя дрожь – нет. Напротив, с каждой секундой сильнее бомбит.

– Ладно. Ты мне потом напиши, ок?

– Ок.

Варя убегает, а я разворачиваюсь и, чисто для успокоения совести, направляюсь к кафедре физкультуры. На самом деле сегодня с этим Цербером сталкиваться не планировала. В конце концов, срочности особой нет. Семестр только начался. Времени до следующей сессии предостаточно. Но я не люблю врать. Раз ляпнула Варе, надо выполнять.

Когда же Кирилюка на месте не оказывается, испытываю малодушное облегчение, что токсичный разговор откладывается.

Выхожу на коридор. Медленно перевожу дыхание. Собираюсь с силами, чтобы перезвонить Чарушину. Пялюсь в экран телефона. Даю телу определенные команды. Но руки, будто онемевшие, не слушаются.

– Привет, – раздается совсем рядом.

От неожиданности дергаюсь и роняю телефон. Чарушин перехватывает, не давая ему шмякнуться на плитку.

Замираем друг перед другом. Совсем как год назад, когда он преследовал меня, а я его боялась. Боялась и жаждала его внимания. Любила, несмотря на все те загоны, что во мне взращивали с самого рождения.

От горла до самого низа живота разливается горячее и трескучее покалывание. Достигнув дна, оно совершает какой-то стремительный и вибрирующий разворот. Резво взмывает вверх, вызывая в груди чувственно-щекотное ощущение.

– Я собиралась тебе перезвонить, – спешно оправдываюсь, маяча смартфоном, который Чарушин сразу же мне отдал. Опасаюсь того, что он может решить, будто я не хотела принимать вызов. – А ты как меня нашел? Варя сказала?

Он не отвечает. Смотрит молча. Глаза странные – воспаленные, блестящие и как будто усталые. Не знаю причин такого состояния, но сердце тотчас отзывается. Сжимается до боли, замирает и расходится глухими ударами.

– Едешь со мной? – спрашивает точно, как раньше.

Только интонации сейчас другие. Тогда Артем не таил ничего, а сейчас постоянно подавляет.

Как я могу ему отказать?

– Еду, – соглашаюсь без каких-либо уточнений.

Несколько теряюсь, когда он кивает и, разворачиваясь, направляется к выходу. Да, все еще цепляюсь за прошлое. За то время, когда Чарушин бы одарил меня своей чарующей улыбкой и повел к машине, взяв за руку.

Сейчас я иду сама.

Это мой выбор. Мое признанное желание. Мое откровение, прежде всего перед самой собой.

Я хочу его. Всего его. Больше всего на свете.

20

Размывает берега.

© Артем Чарушин

Пропускаю Дикарку в дом. Сам же замираю на пороге гостиной. Склоняя голову, смотрю из-подо лба вслед. Дыхание учащается и идет на подъем.

Сука, что за хуйня?

Сделал же перерыв. Подлатался. Собрался. Закрылся. Что за чувство опять догнать пытается?

– Ты не против, если я что-нибудь приготовлю? – выдает Лиза неожиданно, едва успев обернуться. – Я голодная. А ты?

Прищуриваюсь.

– Вы же с Варей меньше часа назад в кафехе зависали, – припечатываю достаточно жестко. – Не наелась?

Краснеет. Совсем, как раньше, заводит руки за спину и в волнении сцепляет их в замок – вижу в зеркало. Да и плечи подрагивают. Только наряд совсем не тот, что когда-то. Вместо балахона на дьявольски шикарной Лизе Богдановой яркое короткое платье. Для всех теперь ее красота. Всем доступна.

– Раздевайся, – бросаю грубо, не дожидаясь ее ответа. – У меня мало времени.

Сильно сомневаюсь, что она на самом деле успела проголодаться. Играет? Во что? Зачем? Чего, мать ее, добивается?

– Хорошо, – выдыхает едва слышно. В глазах что-то такое мелькает… Будто молния. Вспарывает мне грудь, прежде чем развернуться спиной. – Поможешь со змейкой? – спрашивает, собирая и перекидывая волосы через плечо.

Сжимаю ладони в кулаки и цепенею. Таращусь, пока в глазах не возникает жжение. Лишь после этого моргаю, шумно вздыхаю и решительно шагаю к Дикарке.

«Какая же она все-таки мелкая…», – проносится в кипящем мозгу первым делом, когда останавливаюсь сзади.

А потом… Вдыхаю ее запах, считываю какие-то особые микрочастицы уникальности – и начинается бомбежка. Маслает одержимое сердце. Качает, послав на хрен инстинкт какого-либо, черт возьми, самосохранения.

Сопли в кулак. Резко стягиваю бегунок молнии вниз.

Моргаю. Моргаю. Моргаю.

С хрипом выдыхаю.

Если так подумать, кажется, что я Дикарку тупо по коже узнать могу. Пялюсь на ее голую спину, сгораю от ебучих эмоций и тащусь. Уже, блядь, тащусь.

Тосковал по ней? Мать вашу, как же я тосковал… Вдохнуть бы… Вдохнуть – не забыть. С трудом натягиваю полные легкие.

Это все еще вписывается в рамки выдуманной мной нормы?

Запускаю ладони под ткань распахнувшегося платья. Собирая гремучие мурашки Богдановой, делаю все, чтобы оно с нее свалилось. Когда это происходит, вместе вздрагиваем.

Лифчик, трусы – туда же, на хрен. Дышу, как загнанная псина. Пофиг.