Ты всё ещё моя

Богданова вздыхает и, не поднимая век, наклоняется. Вслепую нащупывает ладонями стол.

– Ниже. Поясницу выгибай, – инструктирую сухо.

Она в очередной раз вздрагивает и опускается настолько, что следующий ее натужный выдох оседает на стеклянной столешнице запотевшим пятном.

Хватаю ленту и отрываю крайний презерватив. Что-то поднимается внутри, я навешиваю себе, что это злость. И даже не пытаюсь задаться вопросом: на что, блядь? Нормальному человеку ведь не из-за чего в данной ситуации кипеть. А я киплю… Похрен, почему.

Агрессивно вскрываю зубами упаковку. Сдергиваю штаны. Раскатываю.

Веду взглядом по желанной плоти. Киску, попку – мутным взглядом зацениваю. На этом и стоило бы остановиться, приступать к процессу. Но я курсирую дальше. По узкой талии, хрупкой спине, выступающим лопаткам, напряженной шее, склоненной голове… Пока не утыкаюсь через гребаное зеркало в лицо.

Нутро разворачивает, словно драный парус. И вовсю этим ебучим иллюзорным ветром трепать принимается.

На износ. Сука, на износ.

Забываю, что должен делать. Маниакально рассматриваю, как трепещут ресницы Дикарки, как едва заметно дрожат распахнутые губы, как взволнованно она дышит, как с каждой секундой гуще алеют ее щеки.

То ли она чувствует повышенное внимание, то ли теряется из-за того промедления, что я ненароком выдаю… Вскидывает взгляд.

Сталкиваемся.

Хрен объяснишь, что происходит. Из моей груди будто одним мощнейшим ударом весь воздух выбивает. Да что там воздух?! Ломает ребра, разрывает мягкие ткани и увечит тот проклятый основной орган, который я, блядь, призываю работать только на механическую часть.

Никакой, мать вашу, чувствительности! На хрен.

Однако Дикарка уже что-то ловит в моем взгляде. Сказать, что именно, сам не могу – я ведь на себя не смотрю. Но отчетливо вижу, как меняется ее лицо. Столько эмоций по нему рассекает… Мать вашу, не пережить мне.

А она… Богданова берет и выпрямляется, будто я ей силу какую-то дал. Поворачивается ко мне и, пока я своим запаренным мозгом соображаю, какого черта она творит, садится на стол, отрывисто вздыхает и, потянувшись, обвивает мою шею руками, чтобы по итогу притянуть меня между своих раздвинутых ног.

Вот теперь мы не просто сталкиваемся… Когда между лицами двести двадцать ватт освещения и жалкие сантиметры расстояния, когда взгляды сливаются, словно вышедшие из берегов два противоборствующих течения, когда полностью теряется ощущение реальности – мы врезаемся насмерть.

Она нежная. Она, блядь, слишком нежная.

Мне такого не надо! Но, сука, оттолкнуть ее я не могу.

Стискиваю челюсти и дышать прекращаю, когда проводит ладонями по задней части шее, прочесывает пальцами короткий ежик волос и мягко приникает грудью к моему торсу.

Зрительный контакт не разрываем, хотя трещит между нами так, что по уму стоило бы закрыть глаза и оборвать. Блядь, да много чего стоило бы! Только я уже теряю голову.

Я, мать вашу, теряю голову… Кругом идет. С дрифтом наваливает.

Это все Богданова. Она. Сука, что с ней не так?

Едва успеваю порадоваться тому, что додумался натянуть толстовку, Дикарка томно вздыхает и порывается ее с меня стащить. Отбиваться, как девчонка, я, конечно, не собираюсь. Позволяю и даже помогаю, продолжая теряться из-за своей неготовности к тому, что она проявит хоть какую-то инициативу.

– Ты смелее, – выдыхаю сипом.

– Это плохо? Тебе не нравится? – шелестит едва слышно, напряженно вглядываясь мне в глаза.

Сглатываю чересчур нервно. Злюсь. От этого отвечаю грубее, чем должен:

– Нравится.

К сожалению, Дикарку моя грубость не отталкивает. Сразу же приклеивается грудью и ласково, мать ее, ведет ладонями по моим плечам.

– Я люблю прикасаться к тебе, – добавляет зачем-то.

И во мне будто пробки вылетают. Освещение тухнет, и я, как в моменты лютой синьки, забываю, где нахожусь.

«Я люблю…»

«Я люблю…»

«Я люблю…»

«…прикасаться к тебе…»

Мотаю головой, пока не прорывается пятнами свет. Рыком какой-то трешак выдаю. И наступаю. Следовало бы развернуть Дикарку обратно спиной, но у меня, походу, мозги уже конкретно закоротило – не хочу этого делать. Стискиваю ладонями ее ягодицы и толкаю на себя. Упиваюсь тем, как дергается, едва соприкасаемся плотью. Каким-то животным инстинктом поднимается стремление довести ее до состояния запредельного удовольствия, чтобы вся бесконтрольно и непрерывно тряслась, чтобы безостановочно стонала, чтобы себя потеряла, как терял раньше я.

Только ведь…

Сука, меня ведь самого сейчас даже резина не спасает. Сука… Не моргая, смотрю в заплывшую слезами зелень глаз и направляю внутрь Лизы член.

Лиза… Она… Она…

Толкаюсь и с диким хрипом теряю под ногами почву.

Ее жар. Ее теснота. Ее влага. Замокаю, будто вафельный.

Еще до того, как до упора дохожу, расшатанное сознание прорезает тонкий вскрик.

– Пожалуйста, медленнее… – шепчет Дикарка с высекающей воздух дрожью. Паникует. Стонет. Задыхается. – У меня большой перерыв, Артем… И ты огромный… Мне больно…