Ты предназначена мне

— А что для тебя важно, Ева? – она тоже говорила резко. – Что?! Руслан?

Как будто наотмашь. Всё во мне сжалось. Звук имени отдался внутри миллиардом вспышек.

— Тебе мало?! – продолжила Стэлла, не снижая тона. – Ты не того выбрала! Не того, Ева! И перестань носить это кольцо!

— Перестану, когда ты перестанешь носить своё! Не тебе решать, кого мне выбирать! Не тебе решать, кого мне любить! Может быть, это ты выбрала не того?! Что молчишь?!

Дыхание моё стало быстрым. Я смотрела на сестру и понимала – ничего не изменилось и не изменится. То, что я чувствовала в этот момент, было даже не злостью. Это было… Я сама не знала, что испытываю. Нечто схожее с тем, что испытала, узнав, что она попросила Руса не приближаться ко мне, только ещё более разрушительное и тёмное.

— Не смей, — сделала к ней шаг. — Никогда не смей решать за меня, — ещё ближе, давая волю тому, что уже давно держала в себе. – Не смей говорить, что я выбрала не того. Не смей указывать мне, что правильно, а что нет. Ты понятия не имеешь, что такое, когда всю твою жизнь все только и делают, что решают за тебя. Ты всегда могла выбирать, Стэлла, поэтому… — висящий на цепочке пегас оказался зажатым у меня в кулаке. Поняв это, я отпустила его.

Стэлла смотрела на меня прямо. Зрачки её стали широкими, радужка глаз потемнела. И всё. Меня трясло, а она была спокойна – стояла и снова молчала.

— Не смей, — повторила. – Ты не знаешь, как это, когда за тебя решают. Не знаешь, Стэлла, как это, когда ты не можешь выбирать. Что тебе есть, что носить. Когда… — я вспомнила таящий в руках шоколад. Шоколад, вкус которого почти не знала до нашей с Русланом встречи. Вспомнила кухню в его доме, чувство лёгкости, когда лезвие ножа прошлось по волосам. Темноту, опять вкус шоколада: молочного, горького, белого…

— Ты мне утром сказала, что пирожные… Что шоколад способен подарить хоть крохотное, но ощущение счастья — злость стала совсем горькой. Свернувшаяся, она уже не неслась в крови, а стала почти ручной. – А я… я ведь понятия не имела, что такое шоколад. Что такое конфеты… За всё детство у меня была только одна конфета. Правильная еда, образование, итальянский, японский, французский… Только в восемнадцать я поняла, что такое конфеты, что такое пирожные, — я невесело усмехнулась. – Смешно, правда?

Стэлла продолжала молчать. Отвернулась, отошла к каменному проёму арки и встала в нём полубоком, подставив лицо ветру. Я проглотила ком из слёз. Намочила ладонь холодной водой.

— Часть наследства родителей принадлежит мне, — не отходя от фонтанчика, заговорила снова. – Мне нужны деньги. Я буду тебе благодарна, если ты дашь нужные распоряжения адвокату.

Сказав это, я спустилась вниз по лестнице. Слёзы подступили к глазам. Чувство потери стало сильнее. Солнце по-прежнему светило ярко, дул тёплый ветерок, но мне он показался куда более пронизывающим и злым, чем в ночь на мокрой палубе рыболовецкого судна.

— Ева, — окрикнула меня Стэлла. Поначалу останавливаться я не хотела. Сделала ещё шаг и всё-таки обернулась к ней.

— Руслан собирается на несколько месяцев выйти в море. Как я поняла, на судне, которое принадлежит кому-то из его знакомых. Большего я не знаю. Если хочешь, можешь спросить у Алекса.

Я простояла ещё немного, глядя на неё. До тех пор, пока она сама не скрылась в беседке. Сжала руки в кулаки, борясь со слезами, и быстро пошла к дому. Спрошу. Обязательно спрошу.

12

Ева

В последний раз осмотрев комнату, я выдвинула ручку чемодана и приставила его к стене у двери рядом с тем, что привезла из Грата неделю назад. Его я даже не открывала.

— Учти, — обратилась я к наблюдающей за мной с подоконника Жордонелле, — если будешь показывать мне свой характер, я покажу тебе свой. Оставлю в какой-нибудь придорожной забегаловке. Жди там тогда кого хочешь и сколько хочешь.

Кошка повела ухом. Кончик её хвоста дёрнулся. Если бы я не была уверена, что это невозможно, подумала бы, что даже в выражении морды появилась снисходительность.

— Если думаешь, что я этого не сделаю, — проговорила, глядя на неё, — ты ошибаешься.

Кончик её хвоста снова дёрнулся. Я коснулась чемодана. Кожаный, он был прохладным и как будто пах новой жизнью. Переменами, в жажде которых я была не уверена. Недавняя решительность не пропала, но теперь, когда я смотрела на комнату, в которой из моего осталась только сидящая на подоконнике кошка, прибавилось понимание, что обратного пути нет. Меня и самой как будто не было. Документы, появившиеся у меня буквально через пару дней после того, как стало известно, кто я, лежали в боковом кармашке лежащего у чемоданов рюкзачка. Вот только кто я на самом деле? Кто? Не жена, не сестра, не… не мама…

— Пойдём, — я подняла рюкзак и накинула лямки на плечи. Потянула за собой один из чемоданов.