Ты ненадолго уснешь...

В этот момент окончательно рухнуло ее мнение о том, что из безжалостного, злого мальчишки мог выйти толк. Это был последний штрих к портрету нового Бенедикта Купера, ради которого можно было отпустить прошлое со спокойной душой и забыть старые обиды.

В облике этого мужчины больше не было и намека на лоск, исчезла бравада и очаровательная наглость, которая подсознательно притягивает каждую женщину.

Сейчас Хоуп всматривалась почти в свое подобие — серьезный тяжелый взгляд, сцепленные губы, с которых вот-вот должны сорваться слова, которые никому не будут приятны, потому что так всегда бывает с правдой, но нет, они перерастут в недомолвки и будут похоронены глубоко в душе.

   - Да... Я с тобой поужинаю. Если ураган до пятницы стихнет, заезжай за мной часиков в восемь вечера домой.

Это было произнесено едва слышно, но в пустом коридоре малейший шорох доносился эхом и на этот раз, невидимый курьер доставил посылку адресату, который галантно склонил голову и улыбнулся чарующе и благодарно.

Полтора часа которые длился фильм закончились и дети громко обсуждали самые захватывающие моменты, а когда все разбрелись по палатам чтобы поужинать показалось, что буря только усилилась, потому что жуткий вой за окном казался только громче из-за повисшей тишины.

О пробитом окне в кожно-венерическом диспансере узнали слишком быстро. Миссис Леттерман потребовала отставить кровати в палате где она находилась с сыном еще дальше и чтобы не нарваться на истерику, Кэрол Хантер сама помогала, параллельно пытаясь понять что ее так встревожило.

Заведующая провела обход и с удивлением подвела итог, что природная катастрофа шла детям только на пользу.

У всех как на подбор выровнялось давление.

Да и день прошел слишком гладко не считая утреннего мордобоя Паунда и Купера, благо, что последний окончательно притих и даже лег с сорванной спиной, когда решил повторить коронный номер доктора Ванмеер и потаскать ребенка на руках в порыве милосердия.

Бенедикт показался ей странным и замкнутым и кое-то веке его лоб был сведен складкой от явно тяжелых мыслей. С таким лицом, обычно, обдумывают государственный переворот.

Тем не менее, электронные часы, которые весели в каждой палате, уже перевалили за десять, а дети бодро рвались к окнам при каждой завывании сирены скорой помощи, некоторые даже несмотря на то, что были привязаны к «капельницам».

Оставалось проверенное средство, чтобы утихомирить пациентов.

Стучать в дверь кабинета Тео Робсона пришлось минут десять. Все кто видел анестезиолога клялись, что он точно там и вскоре послышались тяжелые шаги

   - Доктор Хантер, - заспанное лицо, словно этот великан ушел в запой с месяц назад и все это время не спал.

Тео потер лапищей глаза, прогоняя дремоту.

   - Что-то случилось...

   - Ты уж извини, дорогой, но мои подопечные требуют колыбельную, - просить доктор Хантер не любила. Хотя нет, даже не так... Не умела.

Она прекрасно знала, что из-за наплыва пострадавших сегодня Робсон провел вместо положенных трех операций — одиннадцать. Его отпустили на пару часов отдохнуть, потому что неотложка была переполнена.

   - Я понял, - он откашлялся, явно готовясь к выступлению. - Минут через десять включайте, мне надо слова вспомнить... такое состояние, что я языком ворочать не могу. Извините.

   - Конечно, конечно! Спасибо и извини, но ты знаешь, как они это любят и такие обстоятельства.

И хоть бы один проблеск сочувствия и благодарности на лице, но нет! Кэрол оттарабанила слова, как по бумажке, резко развернулась и ушла.

Знакомый скрип в устройстве, напоминавшем радио, заставил Сэма встрепенуться. Мальчик приподнялся с подушки и покосился на Бенедикта, который только что удобно расположился в своем кресле покончив с вечерним туалетом Лулу.

   - Псс...Нэд, включи гирлянду!

   - Сейчас?

  - Да. И прибавь немного звук, сейчас Брайель петь будет.

  -  Брайель? Штатный анестезиолог?

  - Тсс, быстрей! Оно того стоит...

Но Сэм не успел договорить, как по палате разнеслись первые тихий, плавные аккорды. Они лениво и гармонично падали со струн хорошей гитары под умелыми пальцами.

Бенедикт щелкнул гирлянду и палата озарилась теплым, шафрановым светом, наполняя странным, щемящим душу волшебством, от которого ползли по коже мурашки, а музыка дополнилась словами. Искренними, честными и пропитанными заботой.

Не бойся уснуть, я мирный твой сон сберегу.

Вот вздрогнешь, испуг подкрадется от звука внезапно.

Едва свою песню тебе до конца допою,

Ты сам не заметишь, как засопишь сладко, сладко...

Кто шепчет там, чтобы ты не верил словам?

Спросишь меня: «Неужели ты мне соврешь?»

Не бойся, малыш, и не верь что сказала звезда,

Я рядом буду, а ты ненадолго уснешь...

Все высокие горы ты покоришь,

И сможешь взлететь, едва взмахнешь руками,

Тебе под силу все, когда ты сладко спишь,

И всех чудес не описать словами.

Тебе в дорогу улыбку подарю,

И утром ты ее вернешь,

Тебе, мой малыш, я песню свою допою,

И ты не заметишь, как крепко и сладко уснешь.