Ты будешь моей (СИ)

Я затянулся, и выпустив дым на лучи солнца, смотрел на их четкое очертание. Нихера не радовало. И свобода грядущая тоже не радовала. Только мысль о сыне держала меня на плаву. Я обязан отомстить. За них, за моих любимых.

— Главное, я завтра увижу сына. А тот ублюдок даже не догадывается, что я уже знаю о его местонахождении.

— Действуй аккуратно, чтобы больше сюда не возвращаться.

— Я поклялся сыну, что больше не брошу его. Мне сюда путь заказан.

Докурив, потушил окурок в железной банке. Поднялся и размял затекшие мышцы. За три года я здорово подкачался, и теперь готов убивать голыми руками. Свое я уже отсидел, пришло время делать то, за что, собственно, и сел. Только вот зарезать и пустить пулю в лоб подонку было бы слишком просто. Он будет страдать. Падаль!

Со стороны входа в камеру послышался скрип, и через секунду дверь открылась.

Хмурый конвоир кивнул в сторону коридора.

— Сарбаев, на выход.

Мы переглянусь с Вольтом, и крепко пожали друг другу руки.

— Встретимся на свободе, — произнес он, я кивнул, и забрав свою сумку, вышел из камеры.

Оборачиваться не собирался. Скучать там не за чем, а вот впереди ждет жестокий бой. Каждый причастный к трагедии в моей семье получит по заслугам. Ни одну мразь жалеть не буду. И руки свои жалеть не стану, испачкаю в кровь, и ничего мне за это не будет. Слишком высока цена была…

Они убили мою жену, они влезли в мою семью, я уничтожу их в ответ. Ни одну никчемную душу больше не пожалею. Теперь грядет расплата, в которой прольется море крови, а главное — кровь Гриньковского! Эта падаль ответит за все. Он вырвал мое сердце лишив родных, я вырву его сердце лишив сердца.

— Свободен, Сарбаев. Больше не возвращайся, — сказал мне в спину капитан.

Я крепко сжал кулаки и не оборачиваясь, ответил:

— Не вернусь. Клянусь.

Хотелось с ноги открыть ворота, но я сдержался. Не стану начинать дебош прямо здесь. Мне нужно просто свалить нахер отсюда и больше никогда не возвращаться. Впереди ждет огромное приключение.

Осмотревшись по сторонам, заметил вдалеке белую тачку. Быстро перебежал дорогу и выставил руку. Повезло, телка за рулем.

— Привет, красавчик. Сбежавший? — пошутила она, а я с хмурым лицом, открыл заднюю дверь зашвырнул сумку на сидение, и уселся рядом с девицей. — А вдруг нам не по пути.

— Куда скажу, туда и отвезешь. Я заплачу.

Достал из кармана новую пачку сигарет. Распечатал, выбрасывая в открытое окно мусор. Прикурил.

Девица тронула авто в сторону города.

— За что сидел?

— Жену убил. Смотри на дорогу, — рявкнул я, снова затягиваясь сигаретой.

Телка, конечно, ничего, на один разок подошла бы, но не охота начинать свою свободу со шлюх. Сначала более важные дела, а уж потом… будет видно.

— Что-то ты не похож на убийцу, да и на сидевшего не очень.

— Я вот не пойму, — бросил на нее короткий взгляд, — ты мне в душу пытаешься залезть, или в трусы?

— А вдруг ты меня так же, как и жену…

Она ухмыльнулась, словно вовсе не боялась меня. Дура, а я ведь могу… шею свернуть. Теперь могу и похер мне на все. И не будет мне ничего.

— Как жену… — на минуту задумался, докуривая и выбрасывая сигарету в окно, — как жену не могу.

Пусть думает, что я об убийстве. Ее проблемы.

Мои мысли о жене в совсем другом направлении.

Больше ничего не будет как с ней. И не может быть.

Достал кнопочный телефон. Старый, но фото смотреть можно.

Разблокировал и принялся листать фото сына. Как же он вырос! Совсем взрослый стал, серьезный, но вот его взгляд…

Млять! Шесть лет пацану, а у него взгляд как у прошедшего целую жизнь человека. И даже психолог которого наняла Марианна не помог Гордею. Он так за три года и не заговорил. Даже с бабушкой.

Врачиха сказала ему нужен стресс, новый шок, а я думаю она хочет сдохнуть в кювете.

И понимаю, что она права, но как представлю своего ребенка, снова переживающего шок. Сука, аж сердце сжимается от боли.

Я стал очень жестоким, с той самой минуты, когда увидел пули, летящие в сторону Юльки. Тогда мое мировоззрение полностью поменялось, и чтобы убедиться в этом, у меня было целых три года.

Я буду уничтожать всех, кто причастен к трагедии моей семьи, и мне плевать — женщина это, или мужчина. Жалости такие ничтожества у меня не вызывают. И даже если потом я буду гореть в аду, главное сейчас насладиться процессом.

К городу мы доехали за два часа. Благо эта овца больше не задавала тупых вопросов. Попросил ее остановить тачку у ближайшего метро, и оставив ей пару тысяч в благодарность, скрылся в подземке.

Первая мысль была поехать на кладбище.

Но я тупо как долбанное ссыкло просто не смог. Боялся посмотреть на фото Юльки на гранитной плите. Боялся представить…

Ненавидел себя… ненавидел, что не присутствовал на похоронах. Ненавидел, что не уберег, не защитил.

Ненавидел себя. Юлька должна улыбаться, быть счастлива, воспитывать вместе со мной нашего сына. Возможно родить нам еще одного ребенка. Юлька должна жить. А вместо этого ее сожженное тело лежит в земле.

Ненавидел себя. И тех уродов, которые жестоко поплатятся за боль моей семьи.