Творцы русской идеи

Сохранилось двадцать восемь писем Соловьева к Кате Романовой (в замужестве Селевиной). Перед нами своего рода исповедь. Существующий порядок вещей, пишет Соловьев, не удовлетворяет многих. Но есть три типа отношения к этому. Одни, хотя и понимают, что все не так, как должно быть, считают возможным и удобным приноровиться к существующему, найти теплое местечко и жить, как живется. Другие довольствуются бессильным презрением и ненавистью к существующей действительности, живут, проклиная ее. Третьи стремятся преобразовать мир. К ним причисляет себя философ.

«Сознавая необходимость преобразования, я тем самым обязываюсь посвятить всю свою жизнь и все свои силы на то, чтобы это преобразование было действительно совершено. Но самый важный вопрос: где средства. Есть, правда, люди, которым этот вопрос кажется очень простым, и задача легкою. Видя (впрочем, весьма поверхностно и узко) неудовлетворительность существующего, они думают сделать все дело, выбивая клин клином, т. е. уничтожая насилие насилием же, неправду неправдою, кровь смывая кровью; они хотят возродить человечество убийствами и поджогами. Это, может быть, очень хорошие люди, но плохие музыканты. Бог простит им, не ведают бо, что творят. Я понимаю дело иначе. Я знаю, что всякое преобразование должно делаться изнутри — из ума и сердца человеческого. Люди управляются своими убеждениями, следовательно, нужно действовать на убеждения, убедить людей в истине. Сама истина, т. е. христианство (разумеется, не то мнимое христианство, которое мы знаем по разным катехизисам), — истина сама по себе ясна в моем сознании, но вопрос в том, как ввести ее во всеобщее сознание, для которого она в настоящее время есть какой-то monstrum — нечто совершенно чуждое и непонятное… Христианство, хотя безусловно-истинное само по себе, имело до сих пор вследствие исторических условий лишь весьма одностороннее и недостаточное выражение. За исключением только избранных умов, для большинства христианство было лишь делом простой полусознательной веры и неопределенного чувства, но ничего не говорило разуму, не входило в разум. Вследствие этого оно должно было быть заключено в несоответствующую ему, неразумную форму и загромождено всяким бессмысленным хламом. И разум человеческий, когда вырос и вырвался на волю из средневековых монастырей, с полным правом восстал против такого христианства и отверг его. Но теперь, когда разрушено христианство в ложной форме, пришло время восстановить истинное. Предстоит задача: ввести вечное содержание в новую, соответствующую ему, т. е. разумную безусловно форму. Для этого нужно воспользоваться всем, что выработано за последние века умом человеческим: нужно усвоить себе всеобщие результаты научного развития, нужно изучить всю философию»⁶.

Итак, жизненная задача поставлена: реформировать христианство, освободить его от чуждых наслоений, выявить его нравственную, гуманную сущность, облечь в новую, современную форму, сделать его всеобщим достоянием.

Еще до разрыва с Катей Соловьев поступает вольным слушателем в Духовную академию. Здесь кандидат (то есть обладатель диплома) Московского университета выглядит белой вороной. Одни считают его нигилистом, другие — религиозным фанатиком, третьи — просто сумасшедшим. Кто-то пустил слух, что он хочет стать монахом. Соловьев держится особняком, мнение окружающих его не беспокоит, он весь погружен в философские и богословские штудии. Делает уверенные шаги в стихосложении.

По своему умонастроению он близок славянофилам. Философский ориентир по-прежнему — Шопенгауэр. Впрочем, Соловьев внимательно изучает всю историю западной философии, особенно Канта. Переводит кантовские «Пролегомены» (этим переводом мы пользуемся до сих пор). В печати выходит первая статья «Мифологический процесс в древнем язычестве», воспроизводящая идеи Шеллинга и Хомякова. В журнале «Православное обозрение» появляются его историко-философские статьи, которые затем лягут в основу его магистерской диссертации.

На одаренного юношу обратил внимание профессор Московского университета П. Юркевич, высоко оценивший соловьевский перевод Канта. Он увидел в Соловьеве своего преемника по кафедре философии и взял его под свое покровительство, предложив защищать диссертацию.

Для защиты пришлось отправиться в Петербург. Состоялась она 24 ноября 1874 года. Диссертанта приветствовал декан, официальный оппонент возражал сдержанно и столь же сдержанно отвечал соискатель. Но неофициальные оппоненты позитивисты Лесевич и де-Роберти дружно и резко обрушились на диссертацию. Автору пришлось от них отчаянно отбиваться.