Твой день и час

Над городом разыгралась гроза. Но в каморке как было, так и осталось душно, накурено. Дождь колотил по асфальту, крупно забрызгивая мутный оконный низ, через который в носовское жилище проходил свет. На стене появились потеки.

— Дождь… все прочистит, промоет… а все равно работы будет много.

— Вроде светает, — отозвался собеседник.

Они сидели с утра: Михаил Егорович успел и вздремнуть, а когда проснулся, на столе стояла вторая бутылка. Неизвестный, однако, пил мало: еще в начале их «застолья», когда Носов сделался вдруг криклив, пытался буянить, — он поднялся и резко толкнул его на топчан. Тот ударился затылком о стену и затих, хлопая глазами. Проспавшись немного, он увидал гостя сидящим в той же позе: облокотился на стол, пальцы сплетены.

— А… ха… — захрипел бывший следователь. — Это где я? Не на том еще свете? Вроде нет, обстановка знакомая. Что же ты ждешь — эй, друг!

«Друг» вздрогнул, тяжко поглядел на него.

— Тихо. Не мешай мне.

— Тянешь… удовольствие продляешь, а?

— Дурак ты, хоть и с образованием. Надо было тебя вчера уделать. Теперь не мучился бы.

— Кто?

— Ну, не ты же… А я подумал еще — да он сам скоро умрет. Так пьет — куда с добром!

— Ну и оставь меня. Убирайся! Пил, пью и пить буду. Чего ты блажишь, пугаешь? Не боюсь я тебя. Вот выпил… и не боюсь!

— Дождь-то кончился… — человек встал, через оконный залитый низ глянул на улицу. — Кончился… а гроза не ушла, вон она, сбоку таится. Выйти не хочешь? Идем, хоть проветришься! Проводишь… пора мне идти.

— Когда теперь появишься?

— Завтра… Что, ждать станешь?

— На черта ты мне нужен!

— Так ведь и ты, кроме меня, не нужен никому. Пойдем, пойдем, говорю…

Носов тяжко поднялся, и по каменным ступеням они пошли наверх.

Еще не лило, хоть туча и подходила вплотную. Неизвестный нагнулся, поднял крышку канализационного люка. В этот момент рядом вспыхнуло, и раздирающий удар потряс воздух и дома. «Друг» бросил крышку, отпрыгнул.

— Как стукнуло бы сюда — вот и все! Прижгло бы обоих начисто, — он жалко улыбнулся.

— Зачем поднимал?

— За спросом! Ладно… бежать надо…

Первые капли упали на асфальт. «Эх, застало!» — крикнул мужик и, запахнув пиджак, бросился прочь.

1

Двадцать девятого апреля Носов возвращался из командировки.

Он ездил в женскую колонию, во Владимирскую область, допрашивать Симку Шаронову, причастную, по оперативным данным, к убийству милиционера. Случай произошел в прошлом году, на День советской армии: молодой лейтенант, инспектор уголовного розыска одного из райотделов, порядком выпил на работе и возвращался домой по привокзальной аллее. Вдруг раздался крик, народ побежал сначала к бьющемуся телу, затем — прочь, подальше от греха: пострадавший хрипел, колотился о землю, лилась кровь из ноги… К приезду «скорой» оперативник был уже без сознания и умер дорогой от потери крови.

Дело возбудила и приняла к производству прокуратура, взялись они основательно, и уголовка поработала на совесть, перешерстила на причастность всю подозрительную публику в районе. По данным экспертизы, парню нанесли глубокую — от бедра до колена — резаную рану острым предметом, ножом или кинжалом. Рушились версии, отметались подозреваемые… И в какой-то момент Ваня Таскаев, уяснив, что дело становится бесперспективным, велел сплавить его райотдельским следователям: мол, налицо тяжкие телесные повреждения с последующей смертью, а это милицейская подследственность. Носов принял его к производству, приостановил, когда вышел срок, — так оно и лежало у него в сейфе.

И вдруг к нему явился начальник уголовки Панич с донесением, полученным из оперчасти колонии, где отбывала срок за грабежи и кражи некая девятнадцатилетняя Зойка Клявина. Там было сказано, что компания, куда входила эта девица, «замочила мента» где-то возле вокзала. Тот был пьяный, начал вязаться, махать удостоверением, хотел их куда-то тащить, и тогда старший из шайки, ранее судимый Костерин, ударил его ножом. Установили компанию, запросили спецпроверки. Оказывается, сидели уже почти все, на свободе оставался несовершеннолетний Олег Кылосов, сынок помощника прокурора города. Впрочем, бывшего — папа, видно, ценой места заплатил за свободу хлопца. Вот этого Олега и ухватила уголовка — терла, мяла, крутила его. Он все полгода, сколько эта кодла существовала, входил в нее на правах равного члена: ночевал с ней по подвалам, шманался по городу, участвовал в потасовсках, постигал искусство половых сношений — сказать «любви» язык не повернется — с Зойкой и Симкой. Там все обстояло вполне коммунально: перед сном Костерин отдавал приказ: я сплю с той-то, ты — с той-то. Или — сегодня обе мои.