Туз Черепов

— Аррис, ты же ничего не знаешь, верно? Очень мило, что ты влюбился в меня… Погоди, на самом деле нет, но все равно… Смотри, все дело в том, что спикеры соблюдают целибат.

— Да, — просиял Пинн. — Мы будем целоваться!

— Целибат, — повторила Маринда. — Мысли о вожделении отвлекают сознание от объединения со Всеобщей Душой. Спикеры не вступают в связь ни с кем.

Пинн тупо посмотрел на нее. Она сказала пачку слов, которые ничего не значат.

Посмотрев на Пинна, Маринда решила выразиться более ясно.

— Никакого секса, — сказала она. — Никаких поцелуев.

— Тогда дрочка? — с надеждой предположил Пинн.

— И это тоже запрещено.

— Черт, — сказал он. — На самом деле?

— Боюсь, что так.

Пинн какое-то время думал. Он топтался на месте, переступая с ноги на ногу. Он хмурился и хмыкал. В конце концов его усиленные размышления привели к важному выводу.

— Пошла твоя религия в жопу, — сказал он и ушел.

После чего Пинн сделал то, что сделал бы на его месте любой герой. Он отправился в бар.

Палатки со спиртным предназначались, главным образом, для наемников, которые, неизбежно, начинали буйствовать, если оставались трезвыми слишком долго. Пинн помчался к центральной поляне лагеря пробужденцев, где палатки и ларьки стояли тесными рядами. По дороге он стащил через голову сутану и выбросил ее в мангровые заросли. Все равно слишком жарко носить чертову тряпку поверх обычной одежды. Он остановился на краю дорожки, рядом с болотной водой, смочил руки и тер лоб до тех пор, пока не уменьшил и так уже смазанный Шифр до едва заметной синеватой кляксы.

— Глупая гребаная пробужденка с чертовым дерьмом в жопе, — пробормотал он на ходу.

На центральной поляне было даже более оживленно, чем обычно. Приготовления к отлету были в полном разгаре, атмосфера была накалена предчувствием битвы. Чувствовалось, что время на исходе. Народ толпился вокруг ларьков и баров, торопясь потратить жалование и насладиться последними мирными деньками; быть может, им больше никогда не придется поесть, попить и повеселиться. В целом на поляне царил грубый и слегка опасный праздник.

В первой пивной палатке, которую нашел Пинн, было жарко и грязно. Поставленные в ряд столы заменяли прилавок. За ними стояли бочонки и перегонный куб вместе с ящиком с бутылками и поджарым барменом, который выглядел так, словно его лицо растаяло от жары. Еще больше бочонков стояло вокруг платки; они служили столами. Вокруг них стояли стояли стулья, большинство из которых было занято даже в этот ранний час. Пинн занял стул у самой стойки и заказал грог.

Первую пару часов Пинн провел скрежеща зубами и обзывая Маринду последними словами. Только через несколько кружек он немного смягчился, перестал ненавидеть ее и начал жалеть себя.

На этот раз он действительно все испортил. И оказался здесь, в жопе мира, понятия не имея, где его друзья и как их найти. И все из-за какой-то глупой бабы с большой чертовой татуировкой на лбу. О чем он вообще думал?

Он вытащил из кармана смятый кусок бумаги и уставился на него. Из листка на него глядели чудовищные каракули, написанные им самим. Каждая фраза была зачеркнута.

Путеш.

Смер.

Темноволосый незнакомец (не горячий)

Узнать штой-то важное

Трагедь с одним дор чел (эманда?)

Ты поверешь!!

Он с отвращением скомкал листок и бросил его через плечо. Он-то думал, что это пророчество. Он тоже может пророчествовать. И он предсказывает, что упьется в хлам, как дерьмо, и оторвет яйца любому, кто попробует его остановить.

И тут он заметил, что на земле рядом, со стулом, что-то валяется. Смятая ферротипия, которая выпала из его кармана, когда он вытаскивал предсказание. С некоторыми усилиями он нагнулся, поймал ее пальцами, поднес к прилавку и разгладил.

На него взглянула Лисинда. Нежная Лисинда, с наивным взглядом, мягкими волосами и пышной грудью. Он смял ее изображение, когда они улетали из Коррена, собираясь разорвать его позже, но полностью забыл о нем.

Он посмотрел на нее, как на чудо. Судьба словно принесла ему ее. Она пришла к нему в мгновение нужды. Немного помятая, но это неважно. Напоминание. Послание.

Лисинда.

Он стукнул обеими руками по стойке бара. Бармен поглядел на него.

— Я сделал ужасную ошибку, — объявил Пинн.

В его голове билась единственная мысль, когда он вылезал из палатки на свет солнца. Лисинда. Лисинда. Лисинда. Почему он не видел этого раньше? Она — единственный человек, предназначенный для него. Она всегда была единственной. Ей не нужны богатство или подвиги. Она любила его, и все в нем. И он любил ее. Он всегда любил ее. Просто не помнил, до сегодняшнего дня.

Замужем она или нет, он вернет ее назад.

Путешествие на поляну, на которой он оставил «Скайланс», оказалось не таким коротким, как он себе представлял. На самом деле оно заняло не меньше трех часов, и к его концу он был потным и усталым и страдал от похмелья.