Тутмос

…Молодой фараон пожелал принять верховного жреца Амона в маленькой беседке, увитой виноградными лозами, — слишком красивой для подобных свиданий, но и вполне уединённой, что и было принято во внимание прежде всего. Они сидели друг напротив друга, фараон и верховный жрец — человек средних лет, с благородными чертами, с хорошей осанкой. Хапу-сенеб был родом из Мен-Нофера, но в юности встретился с Аменемнесом и последовал за ним в Нэ, превратившись в его смиренного ученика. Большими способностями он не обладал, но был терпелив, внимателен и усидчив, к тому же непритворно благочестив. Став очень скоро старшим жрецом, затем херхебом, он занял должность управляющего садами Амона, приобрёл некий вес в столице, что укрепил женитьбой на дочери градоправителя, но очень скоро овдовев, всецело предался служению Амону. После смерти Аменемнеса Хапу-сенеб занял его место без всякого видимого восторга, скорее неохотно, но очень скоро жрецы и придворные убедились, что это только личина, под которой новый верховный жрец скрывал упоение данной ему властью. Положение, которое сложилось во дворце, не слишком благоприятствовало быстрому возвышению, ибо ни Хатшепсут, ни молодой Тутмос не выказывали никакого интереса к советам верховного жреца. Тем не менее от него зависело многое, об этом знали и они оба, и сам Хапу-сенеб, хотя внешне он никогда не проявлял своих истинных чувств и не выдавал истинных мыслей. И сейчас, глядя на него, можно было подумать, что он всецело, даже с восторгом предан молодому владыке Кемет, заботится о нём, как отец о любимом сыне. Хапу-сенеб всегда был учтив, но сегодня поистине превзошёл самого себя — мёд и благовонное масло так и лились из его уст, когда он по просьбе фараона излагал ему положение дел в Кемет. Тутмос хмурился, и только человек, знающий его сокровенные желания, не удивился бы этому — фараон не был доволен, фараон догадывался, что не всё правда в устах многоречивого жреца. Когда Хапу-сенеб наконец окончил свою цветистую речь, Тутмос нетерпеливо спросил его:

— Скажи, божественный отец, разве храмы ни в чём не нуждаются? Мне говорили, что во времена моего деда владыке богов приносились столь щедрые жертвы, что счесть все принесённые дары жрецы не могли в течение трёх суток. Мой отец, Осирис Тутмос, после своего похода в Куш тоже сложил бесценные дары к ногам величайшего… А теперь никто не платит нам дани, сокровищница пустеет, мы оскорбляем величие Амона ничтожными подношениями и всё же молчим, словно великие жертвы могут явиться сами собой! Не кажется ли тебе, что победоносный поход во славу Амона необходим для величия бога?

Глаза жреца чуть-чуть оживились, он пожевал тонкими губами, явно раздумывая — мысль была заманчива, Хапу-сенеб не мог похвастаться бескорыстием. Всё же ответил он не без труда, сопровождая свои слова благостной улыбкой:

— Твоё величество, храм великого Амона получает достаточное количество драгоценных даров от имени её величества Хатшепсут, не забывают о благочестии и возвеличенные ею сановники, да и все жители Нэ необыкновенно чтят своего покровителя.

— Значит, по-твоему, великий владыка довольствуется всеми этими скромными подношениями?

— Нет, нет, разве я это говорю? — Хапу-сенеб, не привыкший к подобной прямоте в выражении своих мыслей, явно встревожился. — К счастью, в последнее время из Куша поступает большое количество золота и слоновой кости, и мастера нашего храма смогли украсить празднество бога новыми великолепными статуями. Но, разумеется…

Тутмос взглянул на верховного жреца исподлобья и слегка насмешливо.

— Впервые вижу жреца, который от имени бога выражает удовлетворение скромными дарами, да к тому же ещё случайными! Слушай, божественный отец, я принёс клятву великому Амону, что после первого же военного похода к его ногам будут сложены дары, превосходящие ценностью все жертвы моих предков. Может быть, теперь ты благословишь меня?

— Но её величество….

— А разве её величество стоит во главе войска?

Жрец с беспокойством взглянул на фараона, губы его сжались. Желание осадить не в меру ретивого юнца показалось ему прямо-таки долгом, священным долгом наставника, и он сделал это не без удовольствия.

— Как тебе известно, возлюбленный сын Амона, её величество была коронована ещё при жизни отца, вечноживущего Тутмоса I. Ты же, разделяя с ней трон, не можешь пойти против её воли, ибо раздор внутри царского дома губителен для страны. Если Амон благословит тебя — что ж, иди! Но бог не меняет своих решений…

В тоне Тутмоса зазвучала уже не только насмешка, но и раздражение:

— Слышал я эти сказки! Где папирус, на котором начертана воля моего деда? Я его не видел! Если я ещё не достиг зрелых лет, Хатшепсут может быть только моей помощницей в государственных делах, но не больше! Может быть, скоро вы станете называть её фараоном, повелителем Обеих Земель?

— Твоё величество, сдержи свой гнев…

— Благодарю за то, что ты ещё называешь меня «твоё величество»! И ты осмеливаешься утверждать, что Амон не благословит дело, которое я начинаю для того, чтобы прославить его величие?