Небо над долиной нависло угрюмое, тревожное, ещё не очистившееся от следов бури. Воины Кемет и митаннийцы стояли ровными рядами друг напротив друга. Лучники, а также вооружённые метательными палками кушиты, предупреждённые о том, сколь важные задачи они должны выполнить в этом бою, переглядывались не без гордости — не часто выпадали времена, когда меша отдавалось предпочтение перед нет-хетер. Сам Тутмос в своей боевой колеснице находился в рядах войска Кемет, с гордостью поглядывая на свой большой лук — пластинки из рога антилопы, укреплённые в желобках деревянной основы, придавали ему особенную гибкость, но, чтобы испытать его на деле, необходимо было обладать силой Тутмоса-воителя! Он вновь подумал о том, увидит ли в рядах противника царя Шаушаттара на разукрашенной золотом колеснице. До сих пор ему не везло — ни с одним правителем он не встретился в битве лицом к лицу, хотя понимал, что и сам бы мог только командовать, сидя на удобном возвышении в окружении царских писцов. Но неужели же теперь, когда так много нужно сделать для новорождённого сына, он вдруг начнёт опасаться стрел и копий и беречь себя? Нелепо! Он поднял руку, воины поднесли трубы к губам. Пора кончать! Если уже в самом начале заключён чей-то конец, путь он придёт быстрее…
Расчёты Тутмоса и военачальников оправдались — в бой ринулись прежде всего колесничные войска митаннийцев. Должно быть, они были изумлены тем, что навстречу им не помчались тяжёлые колесницы воинов Кемет — это было заметно по тому, как митаннийцы вдруг сбавили ход. И вдруг из рядов войска Кемет полетели боевые топоры, которыми в совершенстве владели кушиты и те, в ком текла кровь хека-хасут. Глаза коней, не видевших опасности, вдруг оказывались открытыми — топоры, даже только скользнув по наглазнику, перерубали его и пугали животных, другие топоры вонзались в борта колесниц. Замешательство митаннийцев было мгновенным, но и оно позволило лучникам Кемет использовать мимолётное преимущество — сотни стрел взвились в воздух и полетели, словно туча пчёл, на митаннийское войско. Сам фараон, приказав верному Неферти подъехать поближе, натянул свой смертоносный лук. Одновременно кехеки и кушиты подняли своё страшное оружие и ринулись в бой, с флангов ударили копьеносцы, и вот уже войска смешались, не уступая друг другу ни локтя земли, и начался рукопашный бой. Сам Тутмос с удовольствием схватился за меч, которому так редко доводилось рубить головы врагов — все последние походы приходилось брать укреплённые города или видеть спины убегающего противника, едва лучники уступали место копьеносцам. В гуще схватки царский меч мелькал без остановки, нанося рубящие и колющие удары, фараон выпустил его лишь тогда, когда почувствовал, что правая рука, всё же более слабая, чем прежде, немеет и пальцы разжимаются сами собой. Он попытался рубить левой, но скорее орудовал мечом как простой палкой, нанося неловкие и слабые удары. Опыт подсказал ему, что битва затянется не меньше чем на час, но воины Кемет всё же выигрывали пядь за пядью, медленно наступали на митаннийцев, теснили их, разрывая ряды пеших воинов, пробиваясь к стану противника, в центре которого стал уже виден разукрашенный царский шатёр. Вот он, Шаушаттар! Неужели сбудется мечта Тутмоса и он столкнётся лицом к лицу с тем, кто столько лет по капле подливал яд в его вино и поджигал огонь то в одном, то в другом мелком царстве Ханаана? Но, наверное, царь даже не в боевом вооружении, раз он не показывается из шатра. Нужно проложить дорогу к шатру во что бы то ни стало, но вокруг него стоят плотным кольцом вооружённые воины, готовые скорее лечь мёртвыми, чем расступиться и пропустить владыку Кемет. Тутмос огляделся, ища глазами верного Дхаути, но увидел только Хети, который бился врукопашную с рослым митаннийцем в панцире, обшитом золотыми пластинками. Может быть, царевич?
— Обернись сюда, враг солнца! Буду биться с тобой!