Тутанхамон

— Пощади меня, Тэйе! — говорила я, укрываясь с головой покрывалом. — Не хочется есть, не могу...

— А что скажет его величество?

Тутанхатон приходил ко мне каждый день, жертвовал охотой и развлечениями, чтобы побыть у моего ложа. С лица его не сходило озабоченное выражение, и он приказывал доставлять во дворец всё новые и новые лекарства, которые могли бы вернуть меня к жизни. С ласковой настойчивостью он заставлял меня пить горький настой из трав, глотать пахнущий пряностями порошок, прикладывать к груди и ко лбу драгоценные камни с начертанными на них магическими знаками. И всегда, когда я пыталась отказаться, говорил с ласковым упрёком: «Мать...» И заклинания шептал он — вероятно, те самые, которым научил его жрец Мернепта, древние заклинания, отгоняющие духов болезни. Мне и приятна, и горька была его забота, служившая постоянным упрёком, напоминавшая о том, как мало сделала я для этого мальчика, которому обещала быть матерью. И оттого ли, что не пришёл ещё мой час, оттого ли, что впрямь целительны оказались снадобья, приносимые Тутанхатоном, я начала поправляться. Тэйе не находила себе места от радости, летала по покоям, как птица, оглашая их радостными возгласами.

— Моя девочка, моя Нефр-эт, разве легче тебе было, когда ты произвела на свет её величество Меритатон? Лицо у тебя было белое, как ливийская соль, а руки так прозрачны, словно сделаны из виссона! И всё же ты поправилась, а после родила ещё пятерых красавиц. Женское тело сильное, оно может вынести любую боль! Придётся это объяснять его величеству, когда её величество Анхесенпаатон соберётся производить на свет наследника...

«Когда ты произвела на свет Меритатон...» Когда я произвела на свет Меритатон, мы жили ещё в роскошном дворце в Опете, и рождение девочки ещё не страшило, не тревожило фараона. Когда я произвела на свет Меритатон, Эхнатон вошёл в мои покои сияющий, с руками, полными цветов, с сердцем, полным счастья. Когда я произвела на свет Меритатон, над моим ложем простирала руки богиня Исида. Мы с Эхнатоном... нет, тогда ещё Аменхотепом! — были молоды, мы любили друг друга, мы приносили жертвы старым богам. Потом... Если бы я продолжала молиться Исиде, быть может, богиня сжалилась бы надо мной и послала мне сына? Великий Атон был безбрачен, как единое божество, он не имел ни родителей, ни жены, ни потомства, кроме одного единственного сына, фараона Эхнатона. Мог ли он услышать страстные мольбы женщины, чья плоть изнемогала под бременем ниспосланного ей проклятия? Тэйе втайне молилась Исиде, просила её простить царицу Нефр-эт, послать ей сына. Страшно было думать о том, что и мои дочери несут на себе проклятье, обрекающее их на бесплодность или появление на свет только женского потомства. Правда, Анхесенпаатон и Нефнефрура ещё слишком молоды, но у Меритатон детей не было, а ведь они могли появиться за несколько лет брака с Хефер-нефру-атоном. Некуда было деваться от этих горьких мыслей, и порой они овладевали мною сильнее, чем тяжкие и безысходные думы о вечной разлуке с Эхнатоном. Присутствие Тэйе их обостряло, вызывало воспоминания о дочерях, так рано покинувших меня, о дочерях, которые выросли и могли разделить мою горькую участь, от которой ничто не оберегало, даже царский венец. Тем более — царский венец. В Ахетатоне снова появилась Кийа. Как посмела она явиться сюда? Неужели надеялась вымолить себе прощение у Тутанхатона и вновь обосноваться в своём маленьком дворце на юге столицы? Джхутимес, безумец, влюблённый в неё, мог лелеять мечты на этот счёт. Но я была уверена в Тутанхатоне, он бы не простил. Даже из любви к своему наставнику, даже из дружбы к нему, даже если бы эта презренная женщина пала к его ногам и обливала их слезами. Он был молод, но он был фараоном, и в его жилах текла кровь Аменхотепа III и царицы Тэйе. И всё же присутствие этой женщины волновало, тревожило меня. Не её ли тайное колдовство было причиной моей немощи? Нет, не она была виновата в этом, и я знала, что не она. Кийа была всего лишь женщина, не богиня, не жрица, не хранительница сокровенных обрядов. В противном случае разве можно было бы преградить ей дорогу к трону? А она была близка к нему, опасно близка, и любая её прихоть могла заставить Эхнатона пойти на безумство, неслыханное и всё же возможное. Этого не случилось, но чёрным злым оводом продолжало звенеть имя соперницы — Кийа, Кийа, Кийа... Как смела она явиться сюда? Что замышляет против Великого Дома?

Тэйе всегда занимала высокое положение, но сейчас возвысилась необычайно, ведь она была женой чати, высшего сановника в государстве. И ни для кого не было секретом, что Эйе нередко советовался с ней, излагал ей свои мысли. Поэтому меня всегда настораживало, когда Тэйе в моём присутствии и особенно в присутствии Тутанхатона упоминала как бы вскользь о важных государственных делах. Вот и сегодня она сказала, подавая мне питьё, сказала беспечным тоном, вовсе и не глядя ни на меня, ни на фараона, который сидел в кресле возле моего ложа: