Тутанхамон

— Я запомню его имя! Человек, у которого такое открытое и смелое лицо и взгляд прямой и благородный, не может таить в груди тьмы. Вот видишь, в чём ещё состоит сила твоего искусства, — засмеялся его величество, обращаясь к моему отцу, — ты указываешь царю на его верных слуг, ты привлекаешь моё внимание к тем, кто достоин возвеличения. У тебя теперь будет много работы, Хесира, ибо я буду направлять к тебе тех, чьи сердца скрыты от меня. У тебя есть изображения всех высших сановников Кемет? Пусть приходят к тебе все, от начальника приёмного чертога до хранителя царских сандалий!

Он смеялся, но глаза его были серьёзны. Как ни был благосклонен к художникам его величество Эхнатон, его величество Небхепрура хотел сделать больше. Он думал о чём-то глубоко, серьёзно, глядя на каменные изображения царских особ, сановников, военачальников. Я смотрела на него из-за своей занавески, вспыхивая каждый раз, когда он поворачивался в мою сторону. Как изменился он в последнее время! Теперь он казался мне моим ровесником, едва ли не старше.

— Не прячься, Бенамут, — вдруг сказал его величество, — я хочу, чтобы ты была передо мной. Ты приятна мне, и разве пристало тебе, дочери такого искусного мастера, прятаться от своего повелителя? Ты носишь моё ожерелье, это хорошо, — засмеялся он, увидев драгоценное украшение на моей шее. — Скоро ты и твой отец станете людьми наградного золота, а пока прими вот это... — Его величество сделал знак одному из сопровождающих его придворных, и тот извлёк из небольшого ларца, которого я раньше не заметила, блистающую золотом фигурку льва и по приказу фараона передал её мне, онемевшей от счастья. — Это изображение священного льва хатти, искусная работа старых мастеров этой страны. Она немного груба, но посмотри, как много жизни в золотых глазах этого зверя!

Я распростёрлась ниц перед фараоном, не смея поднять глаза, бессвязно шепча слова благодарности. Лев, который был у меня в руках, не походил на статуэтки наших мастеров, он и в самом деле был сделан грубее, проще, но глаза его были живыми и печальными, словно то был раненый лев, лев, страдающий от боли. От тепла моей ладони фигурка стала совсем тёплой, совсем живой.

— Ты когда-нибудь видел работу мастеров хатти? — спросил его величество, обращаясь к моему отцу, и просто, легко прозвучало в его устах слово «видел». — Что скажешь о ней, как нравятся тебе изделия из бронзы, золота и серебра?

— Они грубы, твоё величество, но всегда выразительны. Однажды мне довелось держать в руках фигурку женщины, которая, как говорили, была сделана давным-давно, в те времена, когда люди не знали ещё плуга и ярма для животных. У неё не было лица, формы её были грубы, но в. ней было много выразительности, истинного воплощения женской силы, её предназначения. Главное — что мастер вкладывает в свою работу.

— Это так!

— Не всегда можно угадать истинные мысли мастера, делавшего ту или иную вещь. Порой из-под рук его выходит совершенно противоположное тому, что было в его замысле, и он сам дивится этому. Но я, твоё величество, да простится мне эта дерзость, кажется, понял, в чём дело...

— В чём же, Хесира?

— В том, твоё величество, что камень, глина или золото живут своей жизнью и только подсказывают рукам мастера нужную форму. Потому и случается, что они выдают тайны, неведомые скульптору...

Его величество задумчиво слушал моего отца, слушал, как ученик. Я сжимала в руке золотого льва, и он казался мне всё более живым и всё более печальным. Может быть, в нём была заключена печаль неведомого мастера хатти? Мне не хотелось думать о печали фараона.

— Я вижу, тебе понравился мой подарок, Бенамут? — спросил его величество, отрываясь от созерцания головы верховного жреца храма Атона, второго по значению святилища после Дома Солнца. — Что ты о нём скажешь? Каков он?

— Печален, твоё величество.

— Печален? — Фараон удивлённо поднял брови. — Почему же печален? Мне он казался совсем живым, может быть, только что вернувшимся в своё логово, утомлённым, но не печальным... Но даже если так, я уверен, что ты развеселишь его, Бенамут, развеешь его печаль. Надеюсь, он принесёт тебе счастье.

— Уже принёс, твоё величество, — тихо сказала я, прижимая фигурку к груди.

После ухода его величества я долго-долго смотрела на его подарок, и золото расплывалось перед моими глазами от счастливых слёз. Отец подошёл ко мне, положил руку мне на плечо.

— Прохладная у тебя кожа, Бенамут, — сказал он, — верно, ты испытываешь наслаждение? Его величество Небхепрура Тутанхатон милостив к нам, должно быть, тебя благословляют боги... И если будет много работы, это хорошо, — добавил он задумчиво, — быть может, мой страх бесплоден.

— Какой страх, отец?

— Стать ненужным. Стать просто ремесленником, в лучшем случае — мастером, изображающим только подобие человека. При его величестве Эхнатоне мы, художники и скульпторы, почувствовали себя свободными...

— А разве не всегда так было?