Тутанхамон

Царевич Нефр-нефру-атон... о нет! — младший фараон Анх-хепрура Хефер-нефру-атон пришёл ко мне, чтобы попросить совета. И вновь сказанное противоречит действительному — нет, это я пришёл в покои его величества и был милостиво принят бледным, болезненным юношей с тоскливым взглядом красивых чёрных глаз, унаследованных им от матери, вавилонской царевны. Он сидел в роскошном кресле, украшенном золотом, эбеновым деревом и перламутром, он держал в руке позолоченный жезл, его грудь украшали драгоценные ожерелья. Но казался он ещё более слабым и хрупким, чем обычно, казался тенью самого себя, собственным Ка, сохраняющим прозрачность и невесомость. Его больное от рождения сердце искало только любви и покоя — первую он обрёл, во втором было отказано всякому, родившемуся под сенью царского дворца. Брак с Меритатон, о котором он мечтал, не принёс успокоения, ибо одному сопутствовало другое, свадебным флейтам — торжественные трубы. Эхнатон ничего не прощал, менее всего он был склонен прощать слабость и нерешительность. А Нефр-нефру-атон был именно такой. И не было ничего удивительного в том, что он пожелал спросить совета у мудрого Эйе, к словам которого не раз склонял свой слух даже суровый Аменхотеп III. Нефр-нефру-атон и не скрывал, что ищет помощи человека более опытного, более мудрого. Он спросил, знаю ли я о ханаанских послах, доставивших ко двору богатые и роскошные дары. Кивком головы я дал ему понять, что знаю. И тогда он спросил, стоит ли требовать от ханаанских правителей увеличения дани. Он не смотрел на меня, когда задавал этот вопрос, его тонкие пальцы нервно сжимали жезл. Должно быть, фараон поручил своему младшему брату самостоятельно решить это дело. Что ж, он был занят истреблением имён в гробнице военачальника Маи!

— Твоё величество, — сказал я, — не всегда требовать значит получить, и не всегда требовать значит показать свою силу. Как должен действовать Великий Дом, если хананеи откажут? Непокорных наказывают плетью, но концы нашей плети не простираются столь далеко. Непокорных повергают ниц и превращают в рабов, но нужны крепкие руки, чтобы надеть на рабов цепи. Оглашать воздух бесполезными повелениями всё равно что кричать под водой.

С ним я мог говорить прямо, не соблюдая древнего обычая, согласно которому всякая мысль должна была исходить только от фараона. Да он и был всего лишь соправителем, которого никто не принимал всерьёз. И я не считал нужным тратить время на бесполезные уверения несмышлёныша в его мудрости.

— Ты думаешь, Эйе, что мне надлежит принять их милостиво?

— Более чем милостиво, твоё величество, ибо в то время, когда многие отпали от Кемет, некоторые ханаанские правители ещё хранят верность Великому Дому. Верность заслуживает награды, вероломство наказывают. Покажи себя сильным, твоё величество, дай почувствовать хананеям, что Кемет умеет ценить преданность. Величие нашего государства, твоё величество, издавна покоилось на умении обходиться и с друзьями, и с врагами. С первыми — особенно. Знаешь ли ты, твоё величество, как говорил твой великий отец? Он говорил: «Превыше врагов опасайся друзей, ибо даже самые добрые их мысли не могут стать нашими мыслями!» И он же говорил: «Опасайся, но не показывай этого, опасайся, но будь честен с ними». В одиночку даже такая великая страна, как Кемет, может уподобиться муравейнику, где каждый делает своё дело и все могут погибнуть, если сверху упадёт искра.

Юноша задумчиво перебирал в руках позолоченный жезл, стараясь вникнуть в мои слова, постичь их скрытый смысл. А ведь я говорил ясно, не так, как делали это другие придворные. Читал ли молодой фараон послания Хоремхеба? Знал ли о том, что вокруг Кемет всё теснее сжимается шипящее кольцо ядовитых змей?

— Благодарю тебя, Эйе, — сказал он наконец, — я рад, что склонил слух к твоим речам. Я доволен тобою, Эйе, иди...

Мне, сыну верховного жреца Амона-Ра в древней столице фараонов, супругу кормилицы царицы Нефр-эт, советнику могучего Аменхотепа III, нелегко было стать служителем царственного солнца. Царский дом был моим домом, иного у меня не было, иных детей, кроме детей царского дома, у меня не было, два моих сына покинули этот мир один за другим ещё в младенчестве. Боги наделили меня умом и проницательностью, они не отказали мне даже в красоте, которая стала явственнее с годами. Глаза мои были зорче глаз сокола, но они были и глазами ночной птицы, ибо умели видеть в темноте. Никогда не было в стране Кемет такой темноты, как в дни владычества царственного Солнца...