Тутанхамон

Птицы летят, оглашая воздух тихими протяжными криками, похожими на жалобы безвременно ушедших на поля Налу[3]. Ни одного белого ибиса не видел я с тех пор, как сомкнулись двери священной гробницы, где упокоилось земное тело живого бога, владыки страны Кемет[4], воссиявшего в Осирисе фараона Небхепрура Тутанхамона... моего мальчика, моего возлюбленного сына, хотя великий грех для простого жреца произносить подобные слова. Но слова мои подобны шелесту тростника, растущего в изобилии по берегам Хапи[5], ибо ветер умчит их, и они сольются с таинственным светом даров Нут[6], и когда богиня склонится над моим мальчиком и превратит его в одну из бессмертных звёзд, звезда эта будет дышать горечью моих слов, как дышат цветами обитатели блаженных полей. Ибо поистине нет под солнцем Кемет человека, который так любил бы фараона Тутанхамона, как верховный жрец храма бога Тота[7], много изведавший и не познавший истины, недостойный Мернепта. Стоя на плоской крыше храма, я слежу за полётом птичьих стай и смотрю в небо, пустое для меня. Шестьдесят восемь раз мои глаза видели разлив Хапи, и песчаные бури житейских невзгод до сих пор не поглотили меня. Все они прошли надо мною, не причинив вреда, и лишь одна высушила сердце, и стало оно подобно полю, лишённому влаги. Так говорю я, жрец Мернепта, ибо знаю, что говорю. Когда-то от одного из жрецов нашего храма я услышал древнее предание о том, что где-то далеко-далеко, в странах, где люди умеют говорить на языке птиц и животных, лежат неподвижные чёрные озёра, в которых не отражается ни пролетевшая птица, ни колеблющийся у берега тростник, ни склонившийся над водой человек. Ба[8] моё стало подобно такому озеру в день великого гнева и великой скорби, когда Осирис[9] отвратил своё лицо от страны Кемет и страшная пустыня Запада обратила к нам лик своих чудовищ...