Тутанхамон

С наступлением вечера золотая погребальная ладья, на которой покоилось тело фараона, отплыла на западный берег Хапи, в Город Мёртвых. Волны великой реки несли множество цветов, которыми жители Кемет в последний раз выражали свою любовь к фараону, и в волнах отражался свет больших и маленьких факелов, превращая Хапи в поток сплошного света. Эйе, Джхутимес и я находились на палубе погребального судна, ибо нам предстояло перенести погребальное ложе через порог заупокойного храма, где семьдесят дней должны были готовить фараона к путешествию в Страну Запада. В последний раз могли мы видеть его лицо, такое прекрасное и в смерти, ставшее совсем юным, ибо исчезла с него печать взрослой усталости и тяжких ежедневных забот. Его величество покоился на золотом ложе в полном церемониальном облачении, окружённый букетами и венками. Один из них — я видел это собственными глазами — был сплетен руками безмерно скорбящей Бенамут, другой — руками бедной митаннийской царевны. «Мальчик мой, возлюбленный сын мой, — шептал я ему, — прости меня, недостойного, того, кто не уберёг тебя, кто не призвал на себя твою гибель, кто не принял на себя удара, отнявшего солнце у Кемет! Прости меня, дряхлого старика, провожающего тебя к Месту Правды, того, кто должен был опередить тебя на много лет. Прости...» И я смотрел, смотрел на его черты, которые вскоре должны были навек скрыться под золотой маской, стать ликом воссоединившегося с Осирисом, ликом бессмертного божества. И, поправляя на груди его ожерелье, касаясь украшений на диадеме, я ощущал безжизненность его тела, воистину прекрасного сосуда прекрасного сердца. Мне хотелось в последний раз приласкать его, в последний раз выразить свою бесконечную любовь к нему, и я смотрел, всё ли сделали для моего мальчика жрецы, обряжавшие его, не забыли ли они что-либо из того, что любил он при жизни? Вот золотая диадема с украшениями из сердолика, вот ожерелье из золотых и тёмно-синих фаянсовых бус, вот перстень с печаткой, на которой изображена лунная барка — точно такой же подарил он нежной и прекрасной Бенамут, дочери скульптора Хесира, с которой провёл свою последнюю ночь. Вот кинжал из золота особой закалки, вложенный в роскошные ножны с изображёнными на них сценами охоты, которую он так любил и на которой бывал так удачлив.. Вот браслет из слоновой кости, на котором животные пустыни, как живые, глядят друг на друга и на охотника, готового поразить их копьём, — этот браслет надела на ручку маленького царевича вечноживущая Нефр-эт, и теперь он сопровождает его в загробное царство. Вот ещё один браслет из маленьких скарабеев, с узором из цветов — он был поднесён его величеству царевичем Джхутимесом в день празднования нового года... Нет, ничего не было забыто преданными и любящими сердцами, обряжавшими своего господина для путешествия к вратам Аменти! Я смотрел на прекрасное лицо юноши, похищенного смертью, с которого уже исчезли следы последнего земного страдания. Вот маленький шрам на щеке, возле левого уха — его оставил наконечник боевой палки, это было во время военных занятий... Вот едва заметный след хананеянской стрелы на руке, чуть пониже локтя. Вот длинные ресницы, поражавшие своей красотой, придававшие такую выразительность взгляду молодого фараона. Они опущены и не трепещут, и под ними — неподвижный взгляд, неподвижное чёрное озеро... Рука моя, дрогнув, коснулась губ Тутанхамона, единственного, что ещё казалось живым на застывшем лице. И мне не верилось, что никогда, никогда больше не увижу я его улыбки, так часто обращённой ко мне, что губы эти навсегда останутся сомкнутыми, строгими и прекрасными. Встретимся ли мы там, на полях Налу, и смогу ли я и в загробном мире быть верным слугой моего возлюбленного фараона, я, недостойный жрец Мернепта, посмевший смотреть на солнце после того, как погасло солнце Кемет?..