Тутанхамон

Вот и свершилось то, чего не должно было свершиться, вот затворились тяжёлые ворота заупокойного храма, и я расстался с моим мальчиком, моим возлюбленным сыном, свидеться с которым мог теперь лишь в царстве Осириса. Страшный вопль народа потряс стены храма, когда в последний раз блеснуло золотое шитьё ложа, когда жрецы с закрытыми лицами приготовились замкнуть тяжёлые ворота. И вопль этот сопровождал обратный путь золотой ладьи, хотя на ней не было уже фараона. Военачальник Джхутимес, принадлежащий к царской семье, и мы, два жреца, связанные с ней узами не менее священными, чем кровные, стояли возле опустевшего царского шатра, не глядя друг на друга, не размыкая уст. В полном молчании достигли мы дворца, в полном молчании совершили все полагающиеся обряды, и когда удалились к себе, каждый из нас долго ещё мог слышать крики и рыдания людей, оплакивающих своего фараона. Я знал, что не смогу заснуть, я знал, что должен обратиться к звёздам. Приказав подать носилки, я велел отправляться к храму Пта, с крыши которого обычно вёл свои наблюдения. Когда я садился в носилки, какая-то маленькая уродливая фигурка вынырнула из темноты, и я узнал карлика Раннабу. Жестом я пригласил его сесть рядом со мной, и он так же молча поблагодарил меня кивком головы. Мы проделали путь до храма в полном молчании и молчали, поднимаясь на крышу храма, над которой распростёрлось во всей своей красоте и бесконечности звёздное небо. Долго стояли мы, глядя на беспощадные звёзды, которые не могли ни назвать нам имя убийцы, ни вернуть нас в то время, когда ещё можно было стоять вот так на крыше храма, ощущая близость молодого фараона, когда можно было видеть живой взгляд его блестящих глаз и ощущать живое тепло его руки. Потом Раннабу тихо сказал:

— Царица Анхесенпаамон запёрлась в своих покоях и никого не хочет видеть, только глядит, не отрываясь, на алебастровый светильник, который не разрешает погасить. Глаза её безумны, она онемела от горя. Что теперь ожидает её? Кого бы она ни выбрала себе в мужья, второго такого повелителя у нас не будет. Она ещё не думает об этом, но завтра уже придётся подумать. И мне кажется, я знаю имя будущего фараона...

— Мне всё равно, кто теперь будет фараоном. Для меня великая река превратилась в высохшее русло, и я увидел обращённый к нам лик чудовищ Аменти. Я уже стар, Раннабу, и, к счастью, мне недолго осталось жить. А ты можешь воспользоваться случаем и покинуть дворец.

Раннабу тяжело вздохнул и развёл руками.

— Куда же я пойду? Моя родина далеко, и на ней никто не ждёт меня, встретят лишь позор и унижения. Я подумал когда-то, что останусь с фараоном до конца, и я не покину его и в смерти, ибо он одарил меня бесценным сокровищем — любовью и доверием. И у меня никогда не будет другого такого господина...

— Сохрани свою одежду, Раннабу, на которой осталась кровь фараона, и отдай её мне. Я очень прошу тебя...

— Я сделаю это, Мернепта.

Вдали послышался женский плач, к нему присоединились другие голоса, мужские и женские, и мы поняли, что в каком-то доме неподалёку тоже произошло несчастье, угасла чья-то жизнь. Вдруг мне отчего-то вспомнились давние слова Раннабу о том, что человеческая память лучше сохраняет имена разрушителей, чем тех, кто поднимает из праха поверженные руины. «Пройдёт время, — подумал я, — и Кемет забудет имя того, кого так любила и так горько оплакивала, а сохранит память о смельчаке Эхнатоне, разрушившем святилища неугодных ему богов. Кто бы ни вступил на престол Кемет, ему осталось сделать совсем немного, ибо всё уже сделал юноша Тутанхамон». И так горько стало от этой мысли, что слёзы увлажнили мои давно уже потускневшие глаза.

— Кто-то не хотел, чтобы началась война с хатти, — тихо сказал Раннабу, — кто-то всеми силами пытался помешать фараону двинуть войска к границам Ханаана и прийти на выручку царю Митанни. Кто-то рассчитывал, что молодой фараон не устоит, что его легко будет заставить переменить своё решение, кто-то пытался перехватывать гонцов и действовать через близких фараону людей, ибо он постоянно слышал о нежелательности и невыгодности войны с Супиллулиумой. Ничто не помогло, и враг прибег к последнему средству; улучив миг, использовав то, что было под рукой, ибо это было последнее, что могло удержать в полёте стрелу войны. Но кто же рассказал этому тайному врагу о том, что Хоремхеб уже отправился в путь, что фараон собирается послать гонцов к царям союзных государств и объявить войну хатти? Я всё время размышляю над этим — кто? Выдать тайные намерения фараона мог и человек, преданный ему, ибо враг мог вкрасться к нему в доверие, мог опутать тайными сетями обмана, ведь это могла быть и женщина, которой неведомо коварство искушённых людей.

Плохо то, что мы никогда не увидим лица убийцы, даже если узнаем его имя, потому что он, скорее всего, давно уже покинул дворец... Кстати, божественный отец, не припомнишь ли ты, кто отсутствовал на церемонии прощания во дворце?

— Не припомню, Раннабу. Я ни на кого не смотрел...

Раннабу горестно вздохнул.