Тутанхамон

— Оба мы похожи на путников, заблудившихся в пальмовой роще в схене от большого города, оба не похожи на самих себя. Вот и происходит со мной нечто приятное, я начинаю обретать утраченные силы. Это оттого, что поговорил с тобой. Никто мне не страшен, Тэйе, никто. Боюсь только неведомого врага, который подкрадётся незаметно и не позволит услышать его дыхания за спиной, и не позволит услышать, как будет занесён топор для удара. Они не слишком умны, Хоремхеб и Джхутимес... Возьми эту табличку, Тэйе, спрячь у себя, спрячь так, чтобы даже я не знал о ней. Есть ещё одно средство, о котором я не подумал, когда впал в отчаяние. Может быть, оно окажется верным и спасёт меня... Я подожду возвращения в Мен-Нофер, там, если ничего не изменится, испробую его. Фараон не отошлёт Хоремхеба тайно, я буду знать об этом. У Тутанхамона ещё не появилось от меня тайн... Выйдем на балкон, Тэйе, здесь слишком жарко. Не смотри на меня с такой печалью, моя дорогая жена. Час мой ещё не пробил, всё ещё впереди...

* * *

Царский двор вернулся в Мен-Нофер, и лицо Эйе вновь стало напряжённым и хмурым, но Хоремхеб не успел отправиться на границы Ханаана, ибо во дворце произошло великое несчастье, которое повергло фараона в глубокую печаль и заставило на время забыть не только о делах с хатти, но и о жертвоприношениях богам. Маленькая царица Анхесенпаамон, гуляя в саду среди любимых ею цветов, вдруг почувствовала сильную боль и головокружение, у неё хлынула кровь и, словно бурная и неумолимая река, исторгла на свет шестимесячного младенца мужского пола, мёртвое, ни разу не вздохнувшее вне материнской утробы дитя. Ни врачебное искусство, ни заклинания и молитвы не помогли, несчастье свершилось, и на дворец опустилась чёрная тьма.

Когда пришли сказать об этом фараону, он только что отпустил начальника приёмного чертога и выглядел озабоченным и усталым. Мне, старой кормилице, пришлось принести ему недобрую весть, мне пришлось увидеть, как смертельно побледнело его лицо, как сжалась тонкая рука и переломила позолоченную деревянную трость. Царица лежала без чувств, она ничего не видела и не слышала, не знала ещё о свершившейся беде. Фараон опустился на колени возле её ложа, прижал её бессильную прозрачную руку к своему лицу, потом встал, закрыв рукою глаза, и вышел из покоев своей жены, сопровождаемый только жрецом Мернепта. И все, кто видел его, расступались больше перед его горем, чем перед величием живого бога...

Царица пришла в себя, её глаза всё ещё были полны боли, но в них была уже и безнадёжность, горькое знание случившегося. Она увидела свой опавший живот, медленно, как будто не веря, провела по нему ладонью, и видно было, что даже это слабое движение даётся ей с трудом. Потом закричала, закричала жалобно и страшно, как птица, и вновь лишилась чувств, на этот раз надолго, приведя в ужас всех окруживших её. Кроме жалости к ней, был во всех сердцах и страх, и тайная мысль о проклятии богов, которые не пощадили даже дочь царя-еретика... Но другая мысль приходила и обгоняла первую, и было от неё ещё горше и тяжелее: за что боги покарали молодого фараона, так много сделавшего для них? И на этот вопрос никто не мог ответить...