Турбулентность

Абхиджит взял у нее конверт с письмом и увидел, что оно из банка HSBC и адресовано его отцу. Он частично вынул письмо из конверта. Это была выписка банковского счета за прошлый месяц. Помимо обычного автоматического платежа в агентство по уходу за недееспособными там было несколько других транзакций. Все одинаковые. Снятие средств через банкоматы, раз или два в неделю, каждое на максимально допустимую дневную сумму.

— Мне нужно уехать на несколько дней, — сказала Анита.

9. DEL–COK [14]

АЭРОПОРТ В КОЧИНЕ УГНЕТАЛ Аниту. Все в нем угнетало ее. Прошло почти десять лет с тех пор, как она перебралась в Дели. Ей тогда было девятнадцать, и что-то побудило ее уехать. Она даже не могла отчетливо сказать в то время, что именно это было — она просто ощутила невыразимую потребность выбраться оттуда, — и теперь, как и всякий раз при возвращении, проходя через аэропорт с низким потолком, она испытывала что-то вроде дрожи, словно это место могло предъявить свои права на нее. Она прилетела в среду, после полудня. Солнце мерцало сквозь облака. Обмахиваясь журналом, который она читала в самолете, Анита встала в очередь к тук-тукам перед терминалом.

Дом ее сестры, как оказалось, не сгорел. Снаружи он даже не особенно пострадал. После того что Налини рассказала ей по телефону, она ожидала увидеть дымящиеся головешки. Так что она испытала что-то вроде возмущения, когда выглянула из тук-тука и увидела, что дом, по большому счету, в порядке. Ей была понятна логика Налини — той хотелось, чтобы она к ней приехала, а для этого надо было сгустить краски. Доставая бумажник и вынимая пять рупий, она злилась на сестру и не собиралась этого скрывать.

А потом она увидела ее лицо.

— Что это? — сказала она. — Он не ударил тебя? Скажи, что не ударил. Прошу, скажи, что не ударил.

Они вошли в дом — внутри была единственная комната — и сели на стулья лицом друг к другу, почти касаясь коленями. Стулья были из ярко-рыжего пластика и когда-то стояли в закусочной.

— Что случилось? — спросила Анита. — Скажи мне, что случилось.

У Налини был синяк под левым глазом, и припухлость на щеке смотрелась болезненно уязвимой — казалось, даже сквозняк из-за двери мог причинить ей боль.

— Ничего, — сказала Налини. — Все окей.

— Не ничего. И не окей. Что случилось? Когда он пришел?

— Вчера ночью.

Муж Налини работал в Катаре садовником, у белой женщины, насколько было известно.

— Его самолет прилетел среди ночи, — сказала она.

Налини то и дело посматривала на дверь, словно ожидая прихода мужа. В дверном проеме стояла ее дочь, Сара. Ей было четырнадцать, и у нее над губой пробивались темные усики. Казалось, она не слушает, о чем говорят взрослые.

— И когда он увидел, что дом не весь сгорел, — сказала Налини, — он разозлился.

— Ты сказала ему, что дом весь сгорел?

— Я сказала, что был большой пожар. Ты не видела. Был просто ужас.

— Я тебе верю, милая, — сказала Анита.

Она снова взглянула на следы сажи на потолке и на полу и попыталась представить языки пламени, оставившие эти отметины. Часть мебели тоже обгорела и лежала кучей перед домом. Постельное белье тоже висело на улице, чтобы из него выветрился запах дыма. В комнате мало что осталось. На одной стене была картинка с Иисусом, светлокожим мужчиной с длинными шелковистыми волосами и сердцем, сияющим в центре груди розовым светом. На картинке тоже виднелись влажные следы сажи.

— Был просто ужас, — повторила На-лини.

— Значит, он разозлился? — спросила Анита. — Когда увидел дом.

— Он стал кричать на нас, — сказала Налини. — Была глубокая ночь, а он кричал на нас и разбудил всю улицу.

Анита могла это представить. Муж сестры захламил весь дом. Аните всегда было не по себе рядом с ним. Более того, она считала его способным на убийство и боялась за сестру, когда он приезжал домой, что обычно случалось раз в два года. Она кивнула.

— А перебудив всю улицу и перепугав детей и выбросив мебель на улицу, он просто исчез, — сказала Налини. — Я не знаю, куда он пошел. Была еще глубокая ночь. Не знаю, где он спал.

— Это тогда он ударил тебя? — спросила Анита. — Вчера ночью?

— Нет, — сказала Налини, — сегодня утром.

Анита взглянула на племянницу, все еще стоявшую у двери, и подумала, что ей не стоило слышать все это. Она подумала, что, может быть, попробует потом поговорить с ней наедине. Эта молчаливая девушка внушала ей особенную близость и чем-то напоминала саму Аниту в том возрасте. Она хотела помочь ей. Хотела быть уверенной, что у нее получится найти свое место в жизни. И больше всего она хотела дать ей понять, что это возможно.

— Значит, он вернулся утром? — спросила Анита.

— Да.

— И что случилось?

— Сперва он был окей, — сказала Налини. — Что-то поел, позавтракал с нами. Даже отвел детей в школу. Он никогда не видел ее школу, — она кивнула в сторону дочери. — А потом пришел сюда и стал смотреть на обгоревшую мебель. И опять разозлился, пока смотрел на мебель, и говорил, что это моя вина, что она обгорела. Стал кричать на меня, во сколько ему обошелся билет на самолет, чтобы прилететь сюда. Сказал, лакх рупий.