Тухачевский против зомби

– Еще чего! Это концлагерь, голубчик, а не будуар светской дамы. На полу поспят. Соломы вон велишь набросать. Дальше будем смотреть за их поведением. Тут уж ты не зевай, знаний у тебя, благо, хватает… А где, говоришь, постоянно дислоцируется этот… ну отец того поручика?

– В Кирсанове, только туда пока соваться нельзя. Слишком там много антоновцев.

– Ну да погоди, сейчас мы с ними поработаем, а там и в самое сердце заглянем к этим чертям…

Никита посмотрел на будущего маршала – он входил в раж. Юноша робко спросил у него:

– Как думаете, Михаил Николаевич, пройдет затея с продналогом? Может, удастся все-таки остановить этот кошмар?

– Пройти-то она пройдет, – вдумчиво отвечал Тухачевский. – Но не сразу. Народ туповат. Ему надо для пущего понимания немножко крови пустить. Сам ведь знаешь, изучал историю…

– Изучал, но…

– Что?

– Иначе никак?

В голосе Никиты прозвучала чисто юношеская, даже детская наивная надежда – она умилила военачальника. Тот похлопал его по плечу и показал рукой на обратную дорогу.

Глава тринадцатая – о том, что получается как всегда

Через пару дней, когда первое задание Тухачевского было выполнено и на берегу речки Ирки появился первый концлагерь для заложников из числа мирного населения, в Козлов в помощь командарму приехал сотрудник Главного управления РККА Николай Евгеньевич Какурин. Так вышло, что Никита стал свидетелем встречи Михаила Николаевича и Какурина.

В кабинет Тухачевского в здании горсовета, временно переоборудованного под штаб ведения боевых действий, вошел подтянутый, с очевидно бросающейся в глаза армейской выправкой и старорежимными усами человек в форме комдива. Бравый шаг и дежурно приподнятое настроение выдавали в нем отставного офицера царской армии – так и было, Николай Евгеньевич служил чуть ли не в одном полку с Тухачевским, и этим и объяснялась теплая встреча двух боевых товарищей.

– Знакомься, Никита, – улыбаясь, говорил будущий маршал. – Николай Евгеньевич Какурин, крупнейший, я не боюсь этого слова, крупнейший в РСФСР военный теоретик и историк. Старая гвардия, как говорится…

– Очень приятно.

– Вот, Николай Евгеньевич, объясните-ка молодому человеку с научной точки зрения необходимость концлагерей для содержания там заложников из числа мирного населения.

– Охотно, – Какурин вел себя как истый царский офицер. Войдя в кабинет, сразу бросил на стол фуражку, удобно уселся и стал хлебать чай из кружки, периодически воздевая палец к небу и тем самым как бы поучая своего юного подчиненного. – Страшно себе представить, на что это мирное, как Вы тут говорите, население, способно. Молодой человек, по всей видимости, не принимал участия в Гражданской войне и не знает, что вытворяло «мирное население» и со своими противниками с оружием в руках, и с таким же мирным населением. Я даже не буду рассказывать о нечеловеческих пытках, которые применялись в то время. Я скажу лишь вот о чем. Ни у кого из этих людей, отстаивающих ныне, как они утверждают, свой кусок хлеба, его, этого своего куска, никогда и не было. Они всю жизнь были крепостными, батраками, – в общем, кем угодно, только никак не крупными землевладельцами. Пришла новая власть и в качестве средства повышения собственной популярности – я говорю о Временном правительстве – предложила конфискацию помещичьих земель. Иными словами, к ним в руки перешло то, что никогда им не принадлежало – ни по людскому закону, ни по божескому. Ясное дело, что они сразу ухватились за идею новой власти и с нечеловеческой жестокостью стерли в порошок и императорскую армию, и царя, и все, что хоть немного напоминало им о прошлой жизни. И вот – делая это, они всерьез верили, что это навсегда. Что чужое станет твоим по праву силы и не найдется никакой другой силы, способной отнять у тебя даже не захваченную бессовестно землю – а всего лишь плоды этого бессовестного захвата. То, чего у тебя никогда и не было – это, можно сказать, благодать Божья. И вдумайтесь опять же – они негодуют на то, что у них отнимают отнятое ими же у помещиков еще вчера. Потому никакой жалости к ним проявлять не следует. Они всегда подчинялись власти силы, а вернее, силе власти. И потому если сегодня власть требует отдать хлеб – значит, надо его отдать. Хотя бы в виде исторической компенсации за то зло, которое они уже причинили своей Родине и ее народу. Не согласны?

– Не в этом дело. Вы во многом правы. Меня несколько угнетает сама идея заложничества. Этим мы только взбесим воюющие части.

– Хорошо, тогда посмотрите на проблему иначе. Вам же наверняка известно, что в годы Гражданской войны это было одно из самых действенных средств воздействия на противника.

– Но в годы Гражданской войны это ни к чему, кроме как к озлоблению сторон, не вело!