Тухачевский против зомби

– Уж дурного да скверного-то точно не будет. Я ведь язычник, а мы плоть от плоти земли нашей. Мы не желаем никому зла и не делаем ничего, что могло бы навредить Руси али русам.

– А как же вчерашнее зелье? Это тоже – для пользы дела? Сам меня подбиваешь предотвратить выступления, а сам их же и провоцируешь. Как это понимать?

– Я вчера краем уха слышал как Петр с комиссаром отставным гутарил. Народ решил – выходу быть. Ничего не попишешь. Так что теперь? Нужно и из такого поворота лучший выход найти, чтоб меньше крови пролилось. Так, глядишь, чему быть того не миновать, а уж сами не оплошаем. Красные-то посмотрят на мужичков наших, страху наведут на себя да и не станут, глядишь, понапрасну бой держать, где сдадутся, а где и убегут во благо себе и другим.

– А с ними что будет, когда их «отпустит»?

– Да ничего страшного, – лукаво отмахнулся старик.

– Слушай, а ты-то как тут оказался?

– А я тут всегда и был. Другое дело как я в твоем времени оказался. А вернее даже не как, а зачем.

– А зачем?

– Чтобы найти тебя. Того, кто смог бы помочь мне… Ведь коли не сделать ничего, то мне в этой крестьянской войне погибнуть суждено. А этому никак быть не должно!

– Вот те раз! Это еще почему?

– Я много тайн знаю, что язычниками из уст в уста передаются многие годы. Да только знание это скрытое от посторонних глаз – эвона куда церковь православная нас с глаз своих загнала, что скрываться да таиться приходится да умирать в безвестности. Оно теперь, правда, и сама почуяла, что такое в подполье-то быть, да только нам не легче от этого…

– Чем же хорошо язычество?

– Что значит – чем? Это историческая наша религия, наша первооснова, от которой никуда не уйти. Я вот тоже ведь… в монастыре служил сначала. Иноком был, монахом. В Свято-Троицком. Здесь, в Тамбове. Книги там переписывал разные древние, случалось, даже новгородские летописи. И в процессе переписывания так сильно увлекло меня все, что я читал, что чаще, чем к Святому Писанию, стал я обращаться к русской истории. Сколько бед и испытаний выпало на судьбу Родины – земли нашей, причем, казалось бы, без ее вины и участия. То там, то тут война, чтоб правителю мошну набить да чужие земли занять. То там, то тут война уж брат на брата – и это мне не говори, чтоб русский человек, который сроду от сохи, сам до такого додумался. Вражий промысел сие есть, инородный от руса.

– А что же народ? Неужели, настолько ограничен, что не может дать отпор этим козням?

– Не знаю, как насчет ограниченности, а то, что сошли мы с колеи своей истинной веры – и в том самое главное наше несчастье – я уверен… Я ведь потом так увлекся переписыванием и постижением наук книжных, что другие послушания по монастырю перестал выполнять – вот меня и сослали в этот скит.

– Здесь был скит?

– Да, это уж после, когда все, кто здесь был кроме меня, перемерли, я его в избу перестроил. Оказалось, не один я такой, к ученью склонный. Было тут еще трое монахов – и все в силу своей чрезвычайной учености постепенно, втайне от настоятеля, в языческую веру обратились. Они-то меня всему и научили – зелья чудесные варить да молитвы читать, во времени перемещаться и в пространстве.

– А что тебе мешает сделать это знание достоянием общественности? Научить других?

– Эх… Да то и мешает, что сказал. Сошел русский человек с пути истинной веры. Предали язычество – так мало того, и в православного Бога-то тоже не верят. Вид делают, играют, маски носят – а веры в душах нет. А здесь, чтобы знание это получить да суметь им воспользоваться, надо не просто вызубрить заклинание, а верить. Верить в Перуна, в солнце, в траву. Верить искренно, всей душой. Тогда только все и откроется. Язычество, по предсказаниям почивших товарищей моих, начнет зарождаться вновь где-то в 70-х годах ХХ века. Вот и надо мне дожить своей жизнью до указанного срока, чтоб знание передать как положено, не прерывая исторической цепочки. А погибнуть мне сейчас – так и знание погибнет. Не выполню своего назначения. Не узнают люди секретов земли своей и родов древних своих…

– И все же не пойму, почему для достижения своей цели ты выбрал меня?

– А вот тут-то и самая соль. Ты сказал, что труд пишешь о восстании – и слукавил. Ты не просто труд пишешь, ты в самую суть, в самую глубину событий этих заглянуть хочешь. Загорелся. И дух чувствуешь. Тебе и из глубины веков голоса стонущей земли слышатся. Потому достоин ты этой задачи своей!

– Не велика честь… Ну да ладно, делать нечего. Когда, говоришь, она приедет?..

– Так уж приехала. Беги в деревню скорее.

Группа бедноты, о которой говорили члены продотряда, действительно прибыла в деревню этим же утром. Во главе ее была девушка – комиссар – высокая стройная блондинка в кожанке и алом платке. Кургузый выбежал ей навстречу, стоило им появиться у амбара.

– Здравствуйте, товарищ Вольская!

– Здравствуйте, товарищ Краузе! Как тут у вас?

– А, – махнул рукой кургузый. – Были небольшие трудности, но все позади. Взятие заложников помогает, знаете ли…

– Ну и замечательно. Так когда все сдадут?

– Обещают сегодня к вечеру.