Цзян Куй. И был мне сон. Стихи

Гусь оробел пред тучей многослойной,

а мой челнок, нагруженный тоской,

у Дамбы Камня⁹⁸ борется с волной.

Весенний берег зеленеет славно,

над домом сливы вытянулись стройно,

и Праздник фонарей зовет домой⁹⁹.

Всем разлукам на свете приходит свой час.

Мелодия «Цзян мэй инь»

Зимой года бин-чэнь¹⁰⁰ я жил в Лянси¹⁰¹, предполагая поехать к югу от реки Хуайхэ¹⁰², но не случилось. И тогда был мне сон, о котором и написал.

Всем разлукам на свете приходит свой час.

Чуть на сливу взгляну –

так тебя вспомяну.

В дремах смутных не раз

мы встречались, в ладони ладонь.

А в прошедшей ночи без тебя был мне сон,

одинок, я слонялся устало,

не заметив, как стало

ледяным одеяло.

Запечатал с тоскою слезницу разлуки.

Мои струны тихи,

неподвижны колки,

и закат в переулках,

где бродили мы с девой,

озаряет лишь старое древо.

Не сбылось то, что грезилось мне, –

прогуляться с тобою в челне.

Хуайнаньские песни¹⁰³ – допеты…

Но луга вновь цветами одеты.

И в пути я опять,

только слез – не сдержать.

Цветка прелестного нет боле у эстета.

Мелодия «Гэ си мэй лин»

Зимой года бин-чэнь¹⁰⁴ покинув Уси¹⁰⁵, я написал эту аллегорию

Цветка прелестного нет боле у эстета.

Унес поток,

упала тень, отгородив от света.

Где отыскать мой перл-цветок?

Под плеск весла ты тучкой сна слетела

на миг ко мне…

Вотще ищу, гора осиротела,

лишь зимородок плачет о весне.

Весла колышут кувшинки.

Мелодия «Цин гун чунь»

В последний день года синь-хай¹⁰⁶ я простился с Затворником Каменистого озера¹⁰⁷ и направился в Усин¹⁰⁸. Снежной ночью миновал Радужный мост над рекой Уцзян. […] А через 5 лет зимой мы с Юй Шанцином, Чжан Пинфу и почтенным Гу Пяо¹⁰⁹ поплыли от гор Фэн и Юй¹¹⁰ к реке Лян¹¹¹. Прошли по реке Усун мимо остывших гор, тянувшихся к горизонту, в полночь наорались в пролете Радужного моста. Звезды смещались вниз, рыбаки зажгли фонари. Мы дрожали в порывах северного ветра, и вино не могло согреть. Почтенный Пяо завернулся в одеяло, а мы принялись сочинять стихи и петь их…

Весла колышут кувшинки,

плащ намочили дождинки,

небом владеет вечерняя грусть.

К чайкам тянусь.

Дружески машут ответно,

но улетают от странника к веткам.

Что ж, возвращусь

в сиром челне в эту муть,

тучи клубятся, как дым…

Встретиться тяжко с былым,

горы – как будто сурмленые брови,

больно до крови.

В знобкой речушке весенних цветов,

старец, сплясать я готов

или напеть. Да кому?

Радужный мост заката,

челн мой уходит во тьму –

вот вам и жизни трудная страда.

Опохмелюсь – и вперед,

думой томясь.

Может, сережка твоя блеснет?

Где ты сейчас?

Грустно к перилам склонился старик:

был я с тобой – лишь миг.

Тоска юйсинева стиха.

Мелодия «Цитянь лэ»

В год бин-чэнь¹¹² мы с Чжан Гунфу, бражничая в доме Чжан Дакэ¹¹³, услышали пение сверчка под стеной. Гунфу решил, что надо написать об этом стихи и спеть их. Он закончил первым, и станс был прекрасным. Медитируя, мы бродили по жасминовому саду, смотрели на осеннюю луну и сочиняли. Сверчков в городе именовали «подгоняющими ткачих» и устраивали для них состязания. Любители отваливали за сверчка по 200-300 тысяч монет и держали в коробах, украшенных слоновьей костью.

Тоска юйсинева стиха¹¹⁴

на грусть похожа шепотка

цвирикающего сверчка

везде – от влажных врат дворца

до мшистых камней студенца.

Его кручина столь грустна,

что сирой ночью не до сна

ткачихе у станка¹¹⁵.

Средь гор, что на картине в спальне,

она совсем одна, и так душа печальна!

Но отчего капель за тьмой окна

созвучна стрекоту сверчка

и стуку мерному валька?

Встречают осень с ним в корчмах

и под луною во дворцах –

везде, где на душе лежит тоска.

Об этом – строки древнего стиха¹¹⁶,

и лишь голыш наивный у плетня

смеется, увидав сверчка.

А уж моя печальная струна

тем более горька.