Цыганское проклятье

– Да не блажи ты, – я схватил парня за грудки и потряс, чтобы дурь выбить, – чего несешь такое? Кто придет?

Степан смотрел на меня безумными глазами. Я уже не узнавал в нем того улыбчивого паренька, что служил мне все эти годы. Половину лица его залил синяк, губы разбиты в кровь, и руки трясутся, что у старика немощного.

– Зять твой, Женька Орлов, оборотнем оказался. Не просто так он уже два месяца носа в поместье не кажет. Беги, Матвеич! Не поздно еще! Пока они боятся, силу набирают. Война же кругом. Жизнь человеческая гроша не стоит. Никто и разбираться не станет. Я сам видел, как они людей убивают, а потом дома их грабят.

Я никак не мог понять в его сбивчивом разговоре, что же Степан пытается донести. А он только всхлипывал и за руки меня хватал. Говорил быстро, словно боясь не успеть, а то вдруг замолкал и по сторонам, что загнанный волк, озирался.

– Беги, Матвеич! Беги! Дочь забирай и уезжай подальше! Прошло время хозяев и господ, Матвеич. Люди не вынесли тягот войны. Нет больше сил голодать и притом работать от зари до зари. Фабрики и заводы встали, народ бунтует. Я сам еще вчера с плакатом по городу шел и орал что есть мочи: «Земли – крестьянам! Свободу – всем!». Так я же за правое дело вышел, а они вон что творят. Знакомца твоего, князя Платонова, штыками закололи только за то, что дом да семью один вышел защищать. Дочку с женой обесчестили, а из дома все более или менее ценное вынесли. Я такой свободы не хочу!

Я слушал, открыв рот. Это не могло быть правдой! Степан что-то напутал по глупости своей. Что он может понимать в политике? Ровным счетом ничего. Побунтует народ и успокоится. Война на спад пойдет, и снова время мирное наступит. Неужели прошлый опыт ничему не научил? Снова революцию затеяли?

– И ведь не пожалуешься никому, Силантий Матвеич. Николай, царь наш батюшка, готовится от престола отказаться. Наследникам его править никто не даст, а значит, конец пришел России-матушке. Свету конец, Матвеич!

Степан перекрестился и поцеловал нательный крестик. Простенький, медный.

Как же хорошо, что семейство мое Павел в монастыре укрыл. Хоть и просил я дочь уехать, не согласилась. Спрятал бы ее подальше, туда, где война не достанет. Но она на своем встала. Или в монастырь, или же в поместье со мной останется. Вот ведь упрямая!

– Степан, угомонись, – я похлопал его по плечу, – все хорошо будет. Ступай умойся, смотреть на тебя тошно.

И уже хотел было выйти из комнаты, но Степка схватил меня за руку и снова усадил на диван. Сам примостился рядом.