Цыганское проклятье

Я не понял, как взлетел по лестнице (куда подагра делась?) и забарабанил в дверь:

– Открывай!

Голоса и смех стихли, и на какое-то время за дверью воцарилась тишина. Потом дверь приоткрылась, и в щелке показался мутный, подслеповато щурившийся глаз зятя. Видимо, не сразу сообразив, кто перед ним стоит, он заплетающимся языком приказал мне:

– Пошла вон, курва! И прикажи Катьке приготовить мне и моему дорогому другу жаркое. Да побыстрее!

Этого я стерпеть не смог. Толкнув дверь так, что Евгений отлетел на приличное расстояние и распластался на полу, я вошел в комнату и огляделся. На столе остатки еды и недопитая бутылка вина. Три пустых уже стояли под столом. На полу разбросаны вещи. На широкой кровати – игривый беспорядок, что странно, так как в гостях у него был парень, правда, одетый лишь в галифе. Но если судить по висевшему на стуле кителю – кадет.

Зятек тоже был одет весьма фривольно. А точнее сказать, на нем были одни лишь подштанники. Помотав головой, он поднялся и, покачиваясь, направился ко мне.

– Смотри, милый, мой тесть приехал. Сейчас будет орать и топать ногами, защищая свою потаскуху-дочь. Да только мне уже плевать! Скоро все здесь будет моим! Нашим! Еще чуть-чуть и…

– Срам-то какой, – возмутилась нянька, и по лестнице застучали ее башмаки.

– Как ты посмел?! – Уже ничего не соображая, стремясь только избавиться от душащего меня гнева, я схватил его за тонкую шею и ударил носом о стену. Евгений заверещал и попытался вырваться. Но во мне уже разгорелся вулкан, и я не мог остановиться. Я наносил удары один за одним, пока не почувствовал, что на моем локте кто-то повис, а потом… укусил. Не от боли, а от удивления я выпустил еле живого Евгения, резко повернулся и уставился в глаза кадета».

– Ух ты ж, ежик! – восхитился Кир. – Как у них в девятнадцатом веке все было запутано-о-о…

– Теперь я понимаю Марью, – хмыкнул Петр. – Не зря она предпочла жизнь в монастыре. Куда подальше, лишь бы не с таким клоуном под одной крышей!

– Что там дальше было? – Макс под шумок сжевал уже почти все булочки. – Убил Русалов своего зятька?

– Вряд ли. Такие гниды не дохнут. – Федя пролистнул несколько испорченных временем страниц. – Но теперь я кое-что начинаю понимать…

И снова уткнулся в рукопись.

«Россию лихорадит. Из Петербурга почти каждый день приходят дурные вести. Война вывернула наизнанку человеческие души, и конца этому кошмару пока не видать.

Степан вчера вернулся из города сам не свой, нес околесицу, дескать, прошло время господ и давить надо гниль, что простой люд в железных тисках держит. А после в ногах у меня ползал и прощения просил.

– Ты же мне отца родного заменил, Матвеич! Бежать тебе надо, надежа! Они придут! Не сегодня, так завтра явятся.