Первый приступал на своем протезе дедушка Муравель. С порога потребовал:
— Грех тебе будет, Клавдия, станови на стол. Погоны следует обмыть.
Катька Аэропорт, которая явилась со своей завернутой в сиреневое одеяльце дочкой, передала ее Клавдии, а сама положила Ване на плечи обе руки.
— Здесь, товарищ новорожденный лейтенант, будем целоваться или у меня дома? — Не дожидаясь его ответа, сама же решила: — Сперва здесь, а потом и у меня дома. — Но тут же, посерьезнев, она взяла у Клавдии свою девочку. — Не бойся, Настя, никто твою мамку у тебя не отнимет, никто теперь ей, кроме тебя, не нужен.
Даже Тимофей Ильич перед заседанием парткома нашел минуту забежать.
— А я, Клавдия Петровна, вижу, перед твоим двором знакомый военный «газик» стоит, и испугался. Ты что же, Ваня, и мать решил с собой забрать?
Не успевая всем отвечать, Ваня улыбался откровенно счастливой улыбкой и невольно поигрывал плечами, охотно подставляя под чужие взоры новенькие свои погоны. Они еще не успели как следует улечься у него на плечах и топорщились, как крылышки.
За весь вечер Клавдия едва ли двумя словами успела перемолвиться с ним. А потом с веселым смехом ворвался к ним почти весь бывший десятый класс, в котором учились Ваня с Нюрой, и утащил его с собой в новый клуб на танцы.
Просидев до полуночи в ожидании его на диване и внезапно подкарауленная сном, Клавдия так и пропустила тот момент, когда он со своими офицерскими ботинками в руках, которые снял в сенцах, прокрался к себе в боковушку.
Утром за завтраком она, глядя на него через стол, грустно сказала:
— Вчера нам с тобой так и не дали поговорить, а теперь ты уже скоро… — У нее задрожал голос.
— Еще, мама, почти целый день впереди, — успокоил ее Ваня.
— Мне, Ваня, все время вчера казалось, будто ты собираешься что-то мне сказать.
Ваня уклончиво засмеялся.
— А мне, мама, казалось, что это ты хочешь… — Он спохватился: — Я еще должен тебе с острова сушняка привезти.
Она запротестовала:
— Вы же с Андреем Николаевичем на всю зиму нарубили мне дров.
Но Ваня уже застегивал шинель.
— Зима, мама, говорят, будет долгая. Я мигом вернусь.
С крыльца она наблюдала, как он впрягался в большие сани, на которых они обычно возили из-за Дона и с острова сено для коровы и порушенный буреломом сухостой на топку. Вдогонку, когда он уже выехал за ворота, напомнила:
— Там перед островом Дон не замерзает. Ключи бьют.
— Как будто я, мама, не знаю, — обиженно откликнулся Ваня.
Огрузший в глубоком снегу островной лес потрескивал на морозе. Вербы и тополя сплошь чернели в косматых грачиных гнездах.
Сняв шинель, Ваня налегке и с охотки вскоре, за какой-нибудь час, вдвое больше, чем можно было увезти на санях, насобирал наломанного черными астраханскими бурями леса вокруг старого военного блиндажа, в котором он еще совсем недавно прятал со своими хуторскими дружками найденные под вербами в траве и под палой листвой немецкие и русские автоматы. Уже навалив на сани жердины и надевая шинель, вдруг с удивлением обратил внимание, что почему-то вытаял на кровле блиндажа вокруг жестяной печной трубы снег и, похоже, колыхался над трубой воздух. А потом, быстро глянув вниз, он увидел и продавленный к входу в блиндаж по голубоватому снегу темный свежий след.
Ему захотелось узнать, кому еще и теперь он мог понадобиться, этот старый блиндаж. Спустившись по ступенькам, он открыл бревенчатую дверь.
Только привыкнув глазами к желтому сумраку, разбавленному отблеском раскаленной чугунной печки и скудным светом, сочившимся снаружи из узкой амбразуры, он разглядел в глубине блиндажа склоненного над деревянным столиком человека. Расстелив на столике газету, он что-то резал на ней ножом.
На шорох он повернул голову к двери, и Ваня вздрогнул, узнав глуховатый голос:
— Закрывай за собой дверь, блиндаж остудишь. Ты из местных? Я в твои годы уже тоже лейтенантом был. Ты как раз к завтраку попал. Правда, у меня, кроме хлеба и сала, ничего нет. Что же ты на пороге застыл, входи и садись. Ты не знаешь, лейтенант, здесь где-нибудь поблизости есть кузня?
Все остальные подробности цыганское радио поспешило взять на себя.
И то, как Клавдия, которая уже забеспокоилась, что Ваня слишком долго не возвращается с острова, выглянув в окно, увидела его вытягивающим на постромках от Дона в проулок сани с дровами. И то, как, всматриваясь, она никак не могла сообразить, кто же из хуторских мужчин, при этом добровольно, взялся помочь ему, подталкивая сани и поддерживая ворох сушняка, чтобы не рассыпался он. И то, как, вдруг отстраняясь от окна и обессиленно опускаясь на месте, она, как слепая, стала нащупывать сзади себя табуретку.
Часть седьмая