Цусимский синдром

– Первая партия… – показывает на левую шеренгу, – на разгрузку ахтерлюков, вторая снимает баркасы и левый катер. По разгрузке ахтерлюка: Петр Илларионович… – Из-за спины Македонского появляется полный офицер в годах. С ним тоже успел познакомиться – ревизор «Суворова», Орнатов. Что-то вроде прапора по-нашему, только в лейтенантских погонах. – Прошу вас!.. – Македонский делает шаг в сторону. – Остальной команде лезть на ростры, снимать баркасы… За мной! – Старший офицер решительно шагает вдоль борта, уводя за собой треть работяг.

Ахтерлюк – это продуктовый склад? Не слыхал… Корабельный ревизор подтверждает догадки, деловито извлекая из кителя тетрадку:

– Грузим лишь продукты, на которые укажу я сам… Выстраиваемся цепью, передаем из рук в руки. И… Если чего недосчитаюсь!.. – грозит кулаком оставшимся. – Шкуру спущу, лично! Будете разговаривать с адмиралом! Пошли!..

Интересно… Сколько может вместить такая посудина? Не весь же «Суворов»?..

Я с любопытством перемещаюсь к месту событий, разглядывая пароход. Однако, похоже, глубина трюмов «Ливонии» безгранична: из чрева броненосца начинает выноситься бесконечное количество ящиков, мешков и огромных кулей. Матросы вытаскивают из люков почти цельные вяленые коровьи туши и огромные емкости с непонятным содержимым… Четыре баркаса едва успевают сновать туда-обратно, в спешке разгружаясь и вновь возвращаясь. Транспорт бесстрастно принимает добро, не напрягаясь при этом ничуть.

Другая команда под руководством нескольких офицеров дружно спускает на воду шлюпки, поочередно исчезающие за дальним бортом пароходика. Вскоре из плавсредств броненосца остается один паровой катер с четверкой баркасов. Покончив с гребными судами, команда старшего офицера хищно расползается по кораблю, сея хаос и разрушения: из кают вытаскиваются куски обшивки и доски, которые немилосердно летят за борт. Другая часть муравейника пашет внутри броненосца, неумолимо спуская мебель в трюм. Я становлюсь свидетелем забавной сцены: высокая фигура, лица в темноте не разглядеть, подбегает к Македонскому.

– Андрей Павлович, помилуйте… – негодует он. – Шкаф, шкаф-то зачем? Вещи мне складировать – на полу?..

– Приказ его превосходительства, Константин Константинович… – разводит руками тот. – Вам ли не знать? Сами вчера подписывали… Вещи же, кроме необходимых, приказано сдать в шкиперскую… – Македонский понижает голос, но я все же улавливаю. – Я и сам не во всем согласен, а что делать?..

Фигура понуро выходит на свет, и я узнаю Клапье де Колонга.

Грохот с руганью на корме заставляет меня отвлечься. Что там у вас?.. Ага, так и знал: четверо матросов, используя в процессе производственную речь, с трудом вытаскивают на палубу пианино. То самое, кают-компанейское. Тащат его вручную и в корне неправильно. Грохнут ведь! А инструмент-то старинный… Кто таскал – тот поймет! Моя бывшая подруга, к примеру, три раза меняла место жительства, будучи преподавателем фортепиано в музыкалке. И селилась она далеко не в подвалах… Да, Леночка? Спина до сих пор тебя помнит, ненаглядная моя… Рекордом стал двенадцатый этаж. Потом ты мне изменила, и мы попросту расстались. И слава богу!..

Я пулей слетаю по трапу:

– А ну стойте!.. – Матросы удивленно оглядываются, ставя инструмент. – Не так! Дай сюда канат!.. – Я присаживаюсь на корточки.

Ближайший заинтересованно протягивает веревку.

– Еще один… – Я требовательно поднимаю руку. – Смотри… – пропускаю канаты под днищем. – Теперь свяжете их аккуратно и поднимайте не вчетвером, а вдвоем… – перекидываю стропы через головы грузчиков. – Вы тут ни к чему… – показываю двоим отойти. – Ну? Руками за клаву придерживайте!

Двое матросов неожиданно легко поднимают громоздкую конструкцию, почти не напрягаясь.

– И на «Ливонии» так же возьмитесь, угробите иначе!.. – кричу им вдогонку.

Эх… Все равно покалечат… Как пить дать. Леночка меня прибила бы, неси я ее заработок так коряво…

– Где это вы так наловчились, господин поручик? – Знакомый голос заставляет меня обернуться. Оказывается, за моими действиями все это время наблюдал Вырубов, стоя чуть в стороне. – Лихо это у вас, я бы не догадался… – Он с интересом провожает взглядом уносимую старину.

– Да… – Я машу рукой. – Жизнь заставила научиться. А точнее… – Я вытираю пот со лба. – Одна данная ею музицирующая особа!

Мы дружно смеемся.

Впрочем, внутри мне совсем не до смеха: единственное, на что я тут годен, – это пианино помочь погрузить! Да и то… Услышав позади грохот, я оглядываюсь. Цепляя инструмент к лебедке, те все-таки умудрились его уронить, лишив клавишной крышки. Да и то – все напрасно… Недотепы, мать вашу! Леночки на вас нет!..

Несмотря на холод с ветром, я остаюсь на палубе, зябко поеживаясь в слабо греющем кителе. Если так пойдет и дальше, пора будет задумываться о зимнем обмундировании. Которое отсутствует… Иначе пневмония обеспечена. А учитывая, что антибиотиков тут нет и в помине…

Делаю несколько согревающих движений руками – немного помогает.

Разгрузка броненосца продолжается до поздней ночи, проходя в темноте под светом прожекторов.