Цусимский бой

После того как поврежденный торпедным попаданием «Адмирал Нахимов» отстал от броненосной эскадры, за ним отстал также броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков», который с затопленным носовым отсеком не мог идти тем ходом, которым шли остальные броненосцы, следуя приказанию контр-адмирала Небогатова. Но «Адмирал Ушаков» не светил прожекторами и избежал минных атак.

По той же причине отстал броненосец «Сисой Великий», который из-за большой пробоины в носу корабля не поспевал за остальными броненосцами.

Отбив две упорных минных атаки, броненосец был в 11 часов 15 минут атакован четырьмя миноносцами с дистанции в полтора кабельтова. Один миноносец был утоплен сразу, опрокинувшись на глазах команды броненосца, но второму удалось выпустить торпеду раньше, чем в него попал 12-дюймовый сегментный снаряд, который разорвал миноносец на две части, и обе оконечности, сложившись вместе, ушли вертикально в воду. Попаданием торпеды было затоплено румпельное отделение броненосца, заклинен руль и оторваны лопасти одного винта.

Около 10 часов вечера, еще перед повреждением «Сисоя Великого», получил попадание торпедой броненосец «Наварин», заменивший в хвосте броненосной колонны отставший «Адмирал Нахимов». Случилось это так.

Броненосцем командовал старый опытный моряк капитан 1-го ранга барон Фитингоф. Он обладал изумительной способностью спокойно реагировать на все события, и казалось, его ничем удивить было нельзя. Когда сигнальщики доложили о выходе из строя «Суворова», он спокойно ответил:

– Так…

Когда все офицеры в рубке заволновались, с ужасом наблюдая, как переворачивается «Ослябя», то Фитингоф реагировал опять только одним словом:

– Так…

Во время второй фазы сражения на «Наварине» была сбита труба, возник пожар, сел пар, и броненосец потерял ход. В это время броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» прикрыл его от неприятельского огня. Справившись с пожаром, Фитингоф на этот раз изменил своей привычке и сказал по адресу командира «Адмирала Ушакова» несколько больше слов, чем одно слово «Так».

Но когда в последней фазе сражения пришла его очередь прикрыть броненосец «Орел», засыпаемый стальным дождем японских снарядов и получивший опасно большой крен, то в корму «Наварина» попали два крупных снаряда, вызвавшие пожар и затопление кормовых отсеков. Фитингоф принял рапорт офицеров о повреждениях, полученных его броненосцем, произнеся снова только одно слово:

– Так…

Но, чтобы поднять настроение экипажа, он бесстрашно вышел из рубки на мостик. В это время снаряд ударил в площадку фор-марса, и на мостик посыпались осколки. Фитингоф опустился на колени, а потом сел, не издав ни одного стона. К нему подскочили офицеры:

– Сильно вас ранило, Бруно Александрович?

– Так, – ответил доблестный командир и, немного помолчав, скупо добавил: – Основательно. Кажись, порвало кишки…

В командование броненосцем вступил старший офицер, капитан 2-го ранга Владимир Николаевич Дуркин, который отвел поврежденный броненосец в хвост колонны.

Идя последним, «Наварин» сначала успешно отбивал все минные атаки и не отставал от прибавивших ход броненосцев отряда Небогатова. Но от большого хода начали сдавать переборки в корме броненосца. Кают-компанию затопило. Погруженная в воду корма тормозила ход броненосца. Он начал отставать.

Японские миноносцы усилили свои атаки на отстававший броненосец. «Наварину» стало трудно отбиваться одному. Дымный порох, которым были начинены патроны его снарядов, давал после каждого выстрела массу дыма, и пока этот дым не рассеивался, нельзя было вести наводку для следующего выстрела. Старые орудия «Наварина» стреляли слишком медленно для того, чтобы могли быть отражены атаки быстрых миноносцев. Японские миноносцы зашли с обоих бортов броненосца и направили на него свои прожектора. Прислуга орудий начала целиться по прожекторам, а в это время еще один японский миноносец зашел невидимо с кормы и выпустил в броненосец торпеду. Торпеда разрушила подводную часть правого борта кормы, но руль и винты действовали. Вся корма броненосца вплоть до кормовой башни погрузилась в море. Броненосец остановился. Стали заводить пластырь. Но волны перекатывались через ют, унося с собой смелых моряков, которые бесстрашно старались достигнуть кормы, продвигаясь по затопленной палубе. Одна особенно большая волна унесла с собой заводимый пластырь вместе со всеми людьми. В эту минуту жизни людей были не в счет, а вот потеря пластыря была большим горем. Боцман в сердцах не удержался:

– Монахи, а не матросы… Упустили пластырь, ротозеи…

Но в направлении унесенных в море товарищей он и остальные матросы бросили пробковые матрасы.