Читаем Цукерман освобожденный полностью

На Пятой он поймал такси. «На Бэнк-стрит. По газам!» Водителя, пожилого чернокожего, позабавило такое гангстерское распоряжение, и, видимо, желая поразвлечься, он домчал его до Гринич-Виллидж в рекордно короткое время. Впрочем, Цукерману хватило времени прикинуть, какие трудности возникнут с Лорой. Я не хочу, чтобы мне долдонили, как тебе было скучно со мной все эти три года. Мне не было скучно с тобой эти три года. Я тебе больше не нравлюсь, Натан. Все очень просто. Мы что, о сексе? Ну, давай о сексе. Тут нечего говорить. Я могу этим заниматься, и ты можешь этим заниматься. Я уверена, мы оба можем обратиться к людям, которые это подтвердят. Обо всем остальном я слушать не желаю. Сейчас ты в таком состоянии, что забыл, как тебе со мной скучно. Скучно, потому что я, как говорится, бесстрастная. Скучно слушать мои истории. Скучны мои разговоры и мои мысли. Тебе скучна моя работа. Скучны мои друзья. Скучна моя манера одеваться. Скучно заниматься со мной любовью. Не заниматься со мной любовью было еще скучнее. Мне не было скучно заниматься с тобой любовью. Вовсе нет. Но тогда было скучно. Тебе отчего-то было скучно, Натан. Ты отлично умеешь дать это понять. Когда тебе что-то не нравится — повторим это слово, — тебя уж точно бесстрастным не назовешь. Нет, сказать так было бы неправильно. Прошу прощения. Не стоит. Ты это и имел в виду, Натан, не прикидывайся. Тебе было скучно до чертиков, тебе была нужна другая жизнь. Я ошибался. Ты мне нужна. Я опирался на тебя. Я люблю тебя. Прошу, не пытайся меня сломать, все твои слова опрометчивые. Мне тоже было тяжко. И мне хочется думать, что все самое трудное позади. Иначе быть не может. Я не выдержала бы те первые несколько недель еще раз. Ну а я не выдержал бы тех, я не могу выдержать этих, а тех, которые надвигаются, не намерен выдерживать. Придется. Умоляю тебя, не пытайся меня поцеловать, не пытайся меня обнять и никогда больше не говори, что любишь меня. Бели ты попытаешься сломать меня так, мне придется совсем вычеркнуть тебя из моей жизни. Вот он, ответ, а? Может, то, что ты называешь «сломать», Лора… Одного раза достаточно, спасибо. Когда тебе говорят, что ты не подходишь, одного раза достаточно. Может, ты наконец ощутил, как тяжелы последствия ухода, но я не изменилась. Я все тот же человек — человек неподходящий. Я излишне рассудительна, эмоционально невозмутима, если только наменя не давят. У меня все те же администраторские мозги, все то же непроницаемое лицо, я все та же христианка-благотворительница, и все это тебе не подходит. Я все еще пускаюсь в «разгул добродетели». И опять же сказать так было бы неправильно. Я бранил себя больше, чем тебя. Все ведет к одному, да? Все ведет к тому, почему я стала «скучна». И опять же сказать так было бы неправильно. Лора, я совершил ужасную ошибку. Слова были жестокие, несправедливые. Нет, они были жестоко правильные, и ты это знаешь. После трепетных, привязчивых жен я была идеалом. Ни слез, ни истерик, ни эйфории, ни скандалов в ресторанах и на вечеринках. Со мной ты мог заниматься своей работой. Ты мог сосредоточиться и проживать внутри себя все, что хотел. Я даже не мечтала завести детей. У меня было свое дело жизни. Меня не надо было развлекать, и мне тебя не надо было развлекать, разве что несколько минут по утрам поиграть в игру «Просыпайся, дорогой!». Которая мне очень нравилась. Мне нравилось быть Лорелеей, Натан. Мне все это нравилось, и даже дольше, чем тебе. Но все это позади. Теперь тебе нужна новая темпераментная личность. Мне ничего такого не нужно. Мне нужна ты. Дай мне договорить. Ты коришь меня за то, что я такая бесстрастная, этакая добродетельная Полианна из семьи белых протестантов, которая никогда не вываливает то, что у нее на душе. Дай я закончу, и к этому никогда больше не придется возвращаться. Ты хочешь обновления, этого требует сейчас твоя работа. То, что закончилось у тебя там, закончило и то, что влекло тебя к такой, как я. Тебе больше не нужна наша прежняя жизнь. Сегодня тебе кажется, что нужна, потому что не случилось ничего взамен — кроме шумихи вокруг твоей книги. Когда что-то появится, ты поймешь, что я была права, когда не согласилась вернуть тебя. Что ты совершенно правильно ушел: написав такую книгу, ты должен был уйти. Собственно, в ней ты об этом и писал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цукерман

Призрак писателя
Призрак писателя

В романе «Призрак писателя» впервые появляется альтер эго Филипа Рота: Натан Цукерман — блестящий, сумасшедший, противоречивый и неподражаемый герой девяти великолепных романов Рота. В 1956 году начинается история длиной почти в полвека.Всего лишь одна ночь в чужом доме, неожиданное знакомство с загадочной красавицей Эми Беллет — и вот Цукерман, балансируя на грани реальности и вымысла, подозревает, что Эми вполне может оказаться Анной Франк…Тайна личности Эми оставляет слишком много вопросов. Виртуозное мастерство автора увлекает нас в захватывающее приключение.В поисках ответов мы перелистываем главу за главой, книгу за книгой. Мы найдем разгадки вместе с Цукерманом лишь на страницах последней истории Рота о писателе и его призраках, когда в пожилой, больной даме узнаем непостижимую и обольстительную Эми Беллет…Самый композиционно безупречный и блистательно написанный из романов Рота.— VILLAGE VOICEЕще одно свидетельство того, что в литературе Роту подвластно все. Как повествователь он неподражаем: восхищает и сам сюжет, и то, как Рот его разрабатывает.— WASHINGTON POST

Филип Рот

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Зарубежная классика
Урок анатомии. Пражская оргия
Урок анатомии. Пражская оргия

Роман и новелла под одной обложкой, завершение трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго автора. "Урок анатомии" – одна из самых сильных книг Рота, написанная с блеском и юмором история загадочной болезни знаменитого Цукермана. Одурманенный болью, лекарствами, алкоголем и наркотиками, он больше не может писать. Не герои ли его собственных произведений наслали на него порчу? А может, таинственный недуг – просто кризис среднего возраста? "Пражская оргия" – яркий финальный аккорд литературного сериала. Попав в социалистическую Прагу, Цукерман, этот баловень литературной славы, осознает, что творчество в тоталитарном обществе – занятие опасное, чреватое непредсказуемыми последствиями.

Филип Рот

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги