Цугцванг

Огрызаюсь, но Марину это только веселит, и даже мои слабые попытки убрать ее руки со своей шеи не останавливают посмеивания. Благо она отходит сама, встает у бара, берет бутылку с вином и наполняет бокал. Я отгибаюсь на спинку кожаного кресла и смотрю в потолок: нет никакого смысла притворяться. Марина действительно видит меня насквозь, так что я предпочитаю не тратить силы, которых у меня и без того слишком мало, после дикого секса, на жалкие попытки сокрытия истины.

— Рядом с ней я напрочь лишаюсь контроля и способности думать, — неожиданно даже для себя говорю, но Марину это не удивляет.

Сестра смотрит в мою сторону коротко, снова опускает взгляд на бар, откуда вынимает бутылку с виски и наполняет стакан для меня.

— Чистый, как ты любишь.

— Давай только без нравоучений, ладно? — хмыкаю, стягивая стакан и делая глоток.

— Ты стал слишком много пить, Макс.

— У меня много головняков, а алкоголь помогает снять стресс.

— Есть способы получше.

Марина садиться на подоконник, кладет нога на ногу и смотрит в окно. Я смотрю на нее. Знаю, что ей хочется поговорить, поэтому знаю, что это непременно будет, так что готовлюсь морально и физически: затягиваю канаты на чувствах и делаю еще один глоток Macallan[12]. Горло жжет, ее взгляд переходит на меня, тоже жжет.

«Она видит меня насквозь…» — и я сдаюсь.

— В последнее время их нет.

— В смысле? В Москве закончились задницы?

— Я их не хочу.

— Не говори только, что эта девчонка так вскружила тебе голову.

— Секс не поможет.

Марина усмехается, тоже делает глоток, а потом пожимает плечами.

— Окей. И что ты хочешь сказать, что вы там наверху кроссворды разгадывали?

— Я ее не касался.

— Да ну?

— Сегодня исключение.

— А говоришь, что секс не помогает…

— Это был не секс. Мы трахались.

— О, какие высокие отношения.

— То, что было сегодня, нельзя обозначить иначе. Это был не секс, а ебля. Я ее ебал, потому что в противном случае…

Замолкаю. Мне сложно в таком признаться, ведь я страшно боюсь увидеть разочарования в глазах своей старшей сестры, как бы глупо не звучало. Хотя и нет в этом ничего глупого: Марина видела гораздо больше, чем я, она была старше и больше запомнила. И что сейчас? Мне надо признаться в том, что то, за что она так ненавидит нашего отца, передалось и мне? Что я действительно похож на него? Нет. Я не могу. Но это и не требуется — Мара все поняла сама.

— Я думала, что ты ее ударишь сегодня за то, что было.

— Я очень этого хотел, — тихо говорю, жду, что она отстранится и жду разочарования, но Марина пару раз кивает и смотрит в свой бокал.

— Понимаю. Она перегнула конкретно. Хотя ты виноват сам.

Я знаю, что виноват сам. Знаю! То, чего я так боялся, свершилось — Амелия в курсе, и я без понятия как это исправить. Как мне ей объяснить, что все давно не так, как было изначально? Что тот спор ничего не значит теперь…Она мне ни за что не поверит!

— Зачем ты это сделал? — спрашивает тихо Мара, словно читает мысли, а я хмурясь смотрю на виски в стакане, который слегка болтаю.

Залпом выпиваю все, что осталось, отставляю стакан и нагибаюсь чуть вперед, уперев голову в основания ладоней. Сестра не мешает мне собираться с мыслями, тихо ждет, и когда я снова отклоняюсь и поднимаю глаза, говорю истинную причину зачем нужен был этот сраный спор.

— Потому что в тот день, когда мы заключили этот спор, я приехал домой по просьбе отца, а он трахал ее на своем столе. Он знал, что я приеду, и делал это специально.

— Я думала, что ты переболел ей.

— Я разозлился, и так родился спор.

— Ты не ответил о Ли…

— Не произноси ее имя, — грубо отрезаю, хмурюсь, — Я не хочу его слышать.

— Ты ее до сих пор любишь что ли?! Серьезно?!

— Мара, я только что сказал…

— А кто ее сестра тогда? — перебивает также грубо, дернув плечами, — Замена?

— Ты ее защищаешь что ли?!

— Она меня ударила, еще чего!

Фыркает, но я вижу в глубине глаз намек на уважение, и приподнимаю брови — это очень неожиданно, мягко говоря.

— Вот что нужно, чтобы тебе понравится? — усмехаюсь, — Ударить тебя?

— Один: один, но я вообще-то не об этом говорила.

— А о чем?

— В чем смысл держать ее рядом, Макс? — наклонив голову на бок, Мара щурится сильнее, — Мне казалось, что ты на ней подвис, поэтому она здесь. Мы же оба понимаем, что она ничего не сделает. Амелия слишком сильно ненавидит нашего отца, к тому же там замешена ее мать и…

— Только недавно ты утверждала, что ее невозможно прочитать.

— Но это лежит на поверхности. Его она презирает гораздо больше тебя.

— Очень мило.

— Хочешь милостей? Амелия любит тебя. Это тоже лежит на поверхности.

— Она никогда меня не простит.

— Простит, если ты этого захочешь. Но если ты этого действительно хочешь, отсылать ее обратно в город худший способ…

— Если она будет рядом, я ее убью.

Марина замолкает резко, а я перевожу взгляд на улицу и хмурюсь. Пытаюсь подобрать слова, чтобы объяснить, что я чувствую, но не могу их найти. Словно ничего не осталось, кроме ее чертовых глаз. Тру свои, чтобы избавиться от картинок, и тогда Марина делает ко мне аккуратный шаг, шепча.