Цивилизация труда: заметки социального теоретика

Если согласиться, что деятельность (в той или иной форме) – обязательный элемент образа жизни, то совершенно неочевидно, что этим элементом выступает именно труд и сопутствующие ему трудолюбие, трудоголизм, трудозатраты и пр. В данном ключе положение о том, что человек должен добывать хлеб в поте лица своего утрачивает императивный характер.

И если образ жизни как трудящегося человека, так и праздного включает определенную деятельностную компоненту (и это в какойто мере сближает эти модели), то какой модели организации жизни соответствует лень?

Напомним, что ни трудящийся, ни праздный человек не чураются дела или, работы, и каждый занят чем-то своим, какой-то деятельностью. При этом для одного эта деятельность – праздник, а для другого – тягостная, мучительная обязанность; один живет в системе жизненных категорий, которые исключают труд; другой же выстраивает всю свою жизнь именно вокруг труда. Но так или иначе образ жизни этих людей определяется их деятельностью.

Если говорить о лени, то, согласно А.В. Зеленину, особенность этой жизненной практики в том, что труд (и не только труд, но и любое дело, деятельность) присутствует в системе координат ленивого, однако он бежит от этого труда-дела-деятельности, боится его, уклоняется и обретает счастье в полном безделье446.

Исторические трансформации трактовки понятий «праздность» и «лень»

Интересный подход к трактовке понятий «праздность» и «лень» предлагает О.П. Зубец. Она исходит из того, что необходимо рассматривать их в историческом контексте, и пытается реконструировать содержание праздности и лени на основе ценностей, присущих аристократии, буржуазии или мещанству447.

Праздность может рассматриваться исключительно в контексте аристократизма. Праздность не есть бездействие, это деятельность, но особого рода: деятельность по воспроизводству самого себя (в противоположность производства, предопределенно отчуждаемого от себя, а если и присваемого себе, то только опосредованно, через первоначальное отчуждение вовне)448. Праздность – это специфический способ бытия, характерный для аристократического образа жизни. Аристократ всегда живет праздно.

Праздность, таким образом, есть особое существование в замкнутом, обращенном на себя ценностном мире, в котором никакое деяние не есть труд. Не случайно никто не называет трудом героическое деяние, ведь в нем значимость и персонифицированность несоизмеримы с непосредственным предметным результатом. Но таковы и все аристократические деяния. А потому они неизбежно праздны. В сущности, аристократизм превращает любое действие в праздное, подобно тому, как мещанин, буржуа все облекает в форму труда449.

Для О.П. Зубец праздность есть деятельность по воспроизводству отделенного и защищенного за́мковой стеной собственного уникального не выходящего за пределы себя, но в то же время всеохватывающего мира: «Ее значение не может быть прочитано в контексте служения»450. Праздность может быть рассмотрена исключительно в контексте аристократизма, для мещанского понимания мира она непонятна и бессмысленна.

Аристократизм есть, таким образом, и способ, и форма сохранения и накопления великого, возвышенного, выходящего за пределы обычного. Именно праздность как отказ от повседневного деяния позволяет зафиксировать и сохранить это возвышение451.

В таком понимании праздность – это времяпрепровождение аристократии, дворянства (в те времена, когда эти социальные группы существовали), деятельность без тягот труда, т. е. некая иная деятельность, недоступная пониманию представителей социальных групп, пришедших на смену социальным элитам. Эти социальные группы: буржуазия, купечество, мещанство, рабочие – все те, кого можно объединить понятием «трудящиеся».

Для этих групп аристократическая праздность – нечто негативное, вредоносное, лишенное смысла. Особое раздражение вызывает не столько «лежание на диване», сколько, например, полная активности, движения и страсти охота, так как она противостоит не деятельности вообще, а тому пониманию деятельности, которое составляет ядро неаристократического сознания452.

Для новых социальных групп, пришедших на смену традиционным для доиндустриальной эпохи, труд является основополагающим и формообразующим звеном их бытия, поэтому любое стремление «трудящегося» стать аристократом ведет к тому, что прежде всего он уклоняется от труда, а значит, предается безделью, лени. В контексте мещанских ценностей понятия «праздность», «безделье», «лень» сближаются, становятся трудноразличимыми. Суть в том, что, будучи противопоставленны трудовой деятельности, эти практики лишены главной составляющей труда; все это не труд, и поэтому не имеет особого значения, чем праздность отличается от лени, а лень от безделья.

О.П. Зубец пишет, что «в этом новом индустриальном мире нет места лени, и праздность трактуется как лень, поскольку она непроизводительна в понимании производительности труда. Поэтому праздность и лень превращаются в этой новой системе миропонимания в нечто единое – уклонение от труда»453.