Цивилизация 7.0

    Мелькнул в стороне давешний абиссинец, любившийся с санитаркой Шарлоттой. Ему оторвало руку, поэтому он выдёргивал чеку гранаты зубами. А потом стоял, шатаясь, посреди всей этой свары и держал взведённую гранату в оставшейся вытянутой руке и хищно, безумно улыбался. Пока монгольская сабля не отхватила ему и вторую руку. И тогда рванула в разжавшихся пальцах граната, разбрасывая по сторонам монголов, казаков, ацтеков, папахи, головы, сабли и руки.

    А справа от Спиция рубился Немесий Плавт. Сжав бледные губы, немигающим взглядом уставясь в лицо противника, наносил и отражал удары. Валялся тут же индиец Шантивисана, какими-то неведомыми путями затесавшийся в их центурию. Чёрная монгольская стрела вошла ему под глаз.

    Полыхали огнемёты, поднимался к небу смрад сжигаемой, давно протухшей, плоти. «Это война, детка!» - радостно орал огнемётчик Джон Уэстли, укутывая в бушующее пламя мёртвую амазонку, что бросила свою пику и сидела посреди битвы, в грязи, закрыв руками глаза.

    «Неужели мёртвым тоже бывает страшно?» - мелькнуло у Спиция.

    И в следующий момент: «Даже мёртвые в ужасе от того, что творят пока ещё живые...»

    И следом: «Сто двадцать шесть лет длится эта война... Или двести сорок?.. Триста?.. Или - всегда?.. А мы всё ещё не разучились бояться смерти...»

    - Всё! - воскликнул Немесий.

    Спиций, отмахиваясь от наседавшего рыцаря, скосил на соратника глаза. Немесий стоял на коленях, зажимая живот, и между пальцев уцелевшей руки стекала на забрызганную грязью лорику багряная кровь. В следующее мгновение стремительно побледневший Плавт повалился вперёд, ткнулся лицом в грязь. Кто-то - для верности, наверное, - прибил его к земле ударом копья.

    Визжал краснокожий апач Типикачуа, торопливо снимая с ещё живого казака увенчанный оселедцем скальп. Надетый на пику Клавдий Гончий пытался дотянуться мечом до своего убийцы - напирал, глубже насаживался на древко, пока наконец не дотянулся до бледного испуганного татарчонка лет семнадцати - с радостным рёвом снёс ему голову и только тогда повалился замертво.

    - Спиций! - услышал центурион оклик с арабским акцентом. Отойдя от битвы, огляделся.

    К нему, волоча одну ногу, пробирался ибн Ассад. С рассечённого лба стекала на лицо кровь, изменяла полковника до неузнаваемости.

    - Спиций, отводим людей! - скомандовал он. - Противник подтянул «Воуты», сейчас ударят.

    Бросив взгляд на вражеские позиции, Марк действительно увидел несколько ракетных установок, спешно разворачиваемых за линией обороны. Сейчас будет жарко, очень жарко!

    - Центурия! - закричал он. - Отступаем!

    «Центурия, или кто там от неё остался,» - уточнил он мысленно, тоскливым взором обводя поле брани, на котором то там то здесь одиноко мелькал малиновый плащ. Похоже, нет его центурии.

    И тут же заметил малиновый плащ уже с той стороны. За поредевшей толпой монголо-татар выходила на поле боя римская пехота - не более двух десятков отчаянных взглядов, озверевших лиц, оскаленных зубов и поблескивающих мечей. И впереди уверенно шёл в битву тот, с золотой фибулой в виде «чёрной вдовы» на груди.

    Спиций остановился, тяжело дыша, торопясь передохнуть и набраться сил. Нет, оступление - не сейчас. Пусть остатки центурии отходят, а ему нужно добраться до этого. Центурион на центуриона. Римский меч на римский меч. Быть может, он тоже из Остии; и может быть, совсем недавно на этой войне.

    - Спиций, назад! - кричал сзади ибн Ассад. - Я приказываю!

    Остановился в растерянности юный первогодок Секст Вестиций, не зная, отступать ли, или следовать за своим командиром. Спиций махнул ему: отходи! А сам ринулся вперёд, навстречу золотой «чёрной вдове».

    Вестиций в нерешительности промедлил ещё минуту... Зря, ты это, малыш. Рыцарь в забрызганных кровью доспехах налетел сзади, рубанул тяжёлым мечом, разделяя юного легионера от плеча до поясницы.

    Отбиваясь от то и дело налетавших татар, расталкивая медлительных мертвецов, отмахиваясь от казачьих пик, Марк прорубался к шагающему навстречу центуриону. Только бы дойти, сойтись, дотянуться... Пусть даже наседая на его клинок, как давеча Клавдий на монгольскую пику. И может быть, в последний миг спросить у него...

    И словно нарочно битва вдруг расступилась. Где-то в стороне оказались визжащие монголы, усталые от рубки казаки, недобитые ацтеки в орлиных масках, рыцари в окровавленных доспехах.

    Они сблизились и, когда оставалось между ними не более десяти шагов замути из вихрящейся снежной крупы, Марк Спиций поднял меч и крикнул:

    - Во славу Рима!

    - Во славу Рима! - ответил ему крик вражеского центуриона.

    И они бросились друг на друга.

    А когда сошлись и замерли наготове, как два волка над убитой косулей, Спиций, уже приготовясь к первому удару, обомлел и замер с поднятым мечом.

    Перед ним, готовясь к первому удару, стоял Марк Спиций. Не надо было смотреться в зеркало, чтобы сравнить - всё было ясно и так.

    - Умри! - крикнул Марк Спиций, нанося удар.

    - Умри! - крикнул Марк Спиций, нанося удар.

    А на той стороне дремлющий дракон вдруг очнулся, изрыгнул пламя - из одной глотки, и следом из другой, и тут же из третьей. Заработали «Воуты».