Читаем Цивилизации полностью

Повторяющиеся наводнения разносят эту грязь по полям, и она — в особенности аллювиальная грязь, постоянно возобновляемая разливающимися реками, — чрезвычайно богата питательными веществами, которые способствуют процветанию растительности. На такой почве можно работать: в нее легко сажать, не вспахивая и не внося удобрения, ей легко придавать любую неестественную форму для строительства домов и плотин. Аллювиальная почва позволяет кормить плотное население — особенно если хозяйство эффективно организовано сильной элитой. Правители, контролирующие производство и распределение пищи, могут использовать свое богатство для преобразования окружения, для превращения среды из грязи в город, могут воздвигать гигантские монументы, вести легкую, полную развлечений жизнь, содержать класс образованных людей и заказывать произведения искусства.

Цивилизация не «зарождается» на аллювиальных почвах (хотя они могут в этом помочь). Так же как и возделывание растений. Но такой тип среды порождает особый тип хозяйства, что в свою очередь ведет к особому типу цивилизации: к форме своеобразного сельскохозяйственного массового производства, основанного на выращивании одного-двух основных видов зерновых; при этом земля покрывается каналами — ирригационными и отводящими излишек наводнений — и засаживается растениями, «неестественными» в том смысле, что они не могли появиться и не могут выжить без участия человека. Этот тип растениеводства представляет крайнее проявление стремления к цивилизации. Он поддерживает многолюдные, урбанизированные, высоко организованные общества: человеческие муравейники, тиранию коллективных целей.

Часто утверждалось, что «гидравлика» таких обществ приводит к деспотизму[475]. Более справедливо считать их примерами обычной утопии, рожденной идеалистами и окаменевшей на практике. Сложность управления водой — или даже в более общем виде управления кампанией по покорению природы — делает такие общества добычей организаторов; то же самое можно сказать и о проблеме создания и сохранения разумных запасов пищи. Корни сверхорганизованности, которая может привести к крайней эксплуатации среды, к ослаблению и разрушению созданного, лежат ниже уровней ила, в глубинах человеческих стремлений — стремлений к цивилизации.

Аналогичные решения проблемы прокорма большого населения и управления им принимались независимо и в других средах (см. выше, с. 90–94; ниже, с. 356–360); так что, хотя аллювиальные почвы особо благоприятны, одним их плодородием невозможно объяснить зарождение в древности интенсивного сельского хозяйства. Наше собственное растениеводство — его прямой потомок: наши засеянные пшеницей прерии — все равно что увеличенные зерновые поля древности. Поэтому легко понять, почему ученые до самого последнего времени считали, что наши далекие предки стремились стать похожими на нас: мы считаем свои методы лучшими и поэтому каждый шаг к ним рассматриваем как прогрессивный и представляем его логичным итогом рациональной предусмотрительности. Но чем больше мы узнаем о раннем растениеводстве цивилизаций аллювиальных долин, тем более удивительным кажется то, что любое общество отказалось от «первоначального богатства» охоты и собирательства в изобильной среде, чтобы отяготить себя такой непродуктивной и беспокойной системой[476].

Традиционно в работах о происхождении интенсивных агрокультур не ставился вопрос о том, почему люди захотели перейти к ним — это считалось само собой разумеющимся; выяснялось только, как им могла прийти в голову такая мысль, как будто в ней есть нечто революционное[477]. Но теперь, когда мы знаем, что переход от собирательства происходил часто и независимо в самых разных средах и в большинстве их становился все более интенсивным, его больше нельзя считать странным или необычно редким. Интенсификация растениеводства на аллювиальных почвах тоже больше не кажется революционным шагом: и растениеводство, и собирательство — части единого целого в управлении источниками пищи; в крайних случаях их трудно отделить друг от друга[478]. «Даже примитивнейшее общество охотников-со-бирателей, — очень хорошо сказал один из современных ученых, — прекрасно знает, что семена прорастут, если их посадить»[479]. Агрономия древних аллювиальных долин попросту другая, лишь более удивительная часть этого единого целого.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология