Цицерон

Двадцать восьмого марта Цезарь посещает Цицерона в Формиях и прямо говорит, чего от него ждет. Цицерон думал было уклониться от встречи и уехать в Арпин руководить семейной церемонией — его сын Марк должен был навсегда сложить с себя детскую тогу-претексту и надеть белую тогу взрослого гражданина, — но поколебавшись, все-таки передумал и остался в Формиях, чтобы встретиться с победителем лицом к лицу. Цицерон выслушал Цезаря и понял, что время решать настало: если он и дальше будет откладывать возвращение в Рим, то лишит возможности вернуться туда и других сенаторов — тех, что покинули столицу двумя месяцами раньше; кроме того, могут подумать, что он осуждает Цезаря и боится его. Разговор свой с Цезарем Цицерон излагает так:

«Итак, приезжай и веди переговоры о мире». — «По моему, — говорю, — разумению?» — «Тебе ли, — говорит, — буду я предписывать?» — «Так я, — говорю, — буду стоять за то, чтобы сенат не соглашался на поход в Испанию и переброску войск в Грецию, и не раз, — говорю, — буду оплакивать Помпея». Тогда он: «А я не хочу, чтобы это было сказано». — «Так я и считал, — говорю я, — но я потому и не хочу присутствовать, что либо следует говорить так и обо многом, о чем я, присутствуя, никак не могу молчать, либо не следует приезжать». Наконец он, как бы в поисках выхода, предложил мне подумать. Отказываться не следовало. Так мы и расстались. Поэтому я уверен, что не угодил ему, но сам себе я угодил, как мне уже давно не приходилось».

Свидание оказалось решающим. Цицерон увидел людей, окружавших Цезаря, они не заслуживали ни малейшего уважения; он понял, что будет представлять собой цезарианский режим, и тогда наконец решился. До тех пор теплилась еще надежда, что можно будет остаться в Италии, не отрываться от родной земли, такой близкой и дорогой, где пережито столько счастливых дней. Цицерон видит некую справедливость в том, что покинет родину ради Помпея — ведь благодаря ему он некогда на нее вернулся. Раз все потеряно, надо следовать за теми, кто в конечном счете полнее других воплощает honestum — хотя и не совсем то, о чем Цицерон еще так недавно писал Аттику. Не придется больше твердо придерживаться своих принципов. «Свободной республики», которой он хотел служить, ему больше не видать. Его преданность законам устарела, все размышления предшествующих месяцев утратили смысл.

«Итак, направимся, куда находим нужным, и оставим все наше, поедем к тому, кому наш приезд будет более приятен... И я делаю это, клянусь, не ради государства, которое считаю разрушенным до основания, но для того, чтобы никто не считал меня неблагодарным по отношению к тому, кто помог мне в тех несчастьях, которые он же и причинил, а заодно и потому, что не могу видеть того, что происходит, или того, что, во всяком случае, произойдет».

Все его рассуждения и доводы, его мудрая проницательность и политическое достоинство больше не имеют цены. Единственное, что осталось, — чувство долга по отношению к главе сената, хотя Цицерон и не уважает этого человека, испытывает к нему весьма непостоянную приязнь и не ждет от него для Рима ничего хорошего, ведь если человек этот победит, он вернется в Рим во главе орды варваров, клиентов-царьков и, может быть, еще хуже — алчных, жаждущих места сенаторов. Но обо всемэтом не приходится думать — есть долг благодарности, и невозможно уйти от расплаты. Философские доводы отступают. Гражданская солидарность с незапамятных времен составляла силу римских городов и сел. Она живет в душе каждого римлянина, и Цицерон покорен ее велениям. Печать Арпина метила человека на всю жизнь.

Итак, Цицерон принял решение. В начале апреля он. как мы уже говорили, едет в Арпин для участия в церемонии облачения сына в мужскую тогу и несколько дней живет у Квинта на его Арканской вилле. Здесь меньше риска, что до него доберется какой-либо нежелательный посетитель; а между тем отпущенники и рабы готовят все необходимое для отъезда. Но тут семью постигает жестокая драма. Сын Квинта, тоже Квинт (ему шел семнадцатый год), наслушавшись разговоров старших, счел, что дядя поступает неверно. В прошлом юноша не раз, конечно, слышал, как отец его без конца восхвалял Цезаря. Ни с кем не посоветовавшись, он пишет Цезарю и один едет в Рим, добивается свидания с Гирцием, а потом и с самим Цезарем; тот расспрашивает о дяде, пытается выведать, каковы истинные намерения Цицерона, Юноша смутился, но все же, видимо, не выдал семейной тайны. Квинт надеялся получить от Цезаря порядочную сумму и избавиться от материальной зависимости. Ему пришлось разочароваться. Цезарь отправился в Испанию, не приняв его услуг, и Квинт вернулся к своим.