Могут сказать: ведь и Цезарю Цицерон был другом, они обменивались и до сих пор обмениваются бесчисленными письмами, в которых речь идет вовсе не исключительно о политике; Цезарю Цицерон тоже многим обязан, именно Цезарь, несмотря на происки Клодия, дал согласие вернуть Цицерона из ссылки. Все это, конечно, верно. Но главное для нашего героя — чувство чести. Примкнув
Так, на наш взгляд, думает Цицерон в феврале 49 года, в дни, когда решается судьба Италии. Он почти ежедневно делится своими размышлениями с Аттиком. Аттик же в ответных письмах приводит совсем другие доводы. Он утверждает, что определение honestum, данное другом, вовсе не лучшее. И прибегает к доказательству от противного: «честно» ли (honestum) убегать от опасности? — спрашивает он. Ответ, естественно, отрицательный. А тогда следовать за Помпеем не honestum. Честно оставаться в Италии. Туг мы видим столкновение двух философских систем: эклектического стоицизма Цицерона и эпикуреизма Аттика. Первый исходит из идеала, вытекающего из рационалистического мировоззрения, второй — из правильно понятого интереса и ценности безмятежного спокойствия. Именно поэтому Аттик, как сообщает его биограф Корнелий Непот, был «другом всех и каждого». Он не жалел ни денег, ни сил для помощи любому, кто в ней нуждался, он помогал и тем, кто последовал за Помпеем. Сам Аттик остался в Риме, и его «удаление от дел» было, говорит Корнелий Непот, «столь любезно Цезарю, что после победы он, нередко писавший тому или иному гражданину, требуя денег, к Аттику никогда не обращался и даже передал ему Квинта Цицерона и сына Помпонии, захваченных в лагере Помпея».
В конце концов позиция Аттика совершенно ясна: он исходил из чисто эпикурейского принципа — в любом положении избегать риска. Отъезд из Италии вслед за Помпеем, который явно готовился покинуть Рим, во всяком случае, после падения Корфиния, бесспорно, был риском. Вот если Помпей останется в Италии (так пишет Аттик, хотя твердо знает, что тот не останется), тогда, разумеется, надо все принести в жертву honestum, презреть возможность бегства и умереть за родину. И тут Аттик верен эпикуреизму — мораль этой школы допускала также готовность к героической смерти. Гораций вспоминает об этом в своей знаменитой оде. В данном случае, однако, перспектива гибели была скорее теоретической. Аттик напоминает Цицерону, что государство не воплощено в личности Помпея — оно представляет собой «республику», res publica, то есть «общее дело», и «народ», populus, продолжает существовать, хотя правительство, считающее себя законным, находится в изгнании.