Цицерон

Согласно Семпрониеву закону, по-прежнему сохранявшему силу, жеребьевка провинций проводилась до выборов магистратов, которым на следующий год предстояло ими ведать. Соответственно каждый год вставал вопрос о том, в какие провинции следует назначать новых наместников. Сенаторы, враждебные Цезарю, внесли предложение сменить наместников в обеих Галлиях, Цизальпинской и Нарбонской, Другой сенатор, Публий Сервилий Исаврийский, друг Катона, предложил сделать то же в двух других провинциях, Македонии и Сирии, где наместниками были Пизон и Габиний. Цицерон выступил с большой речью в поддержку последнего предложения. Речь, сохранившаяся под названием «О консульских провинциях», представляет собой подлинный обвинительный акт, где подытожены деяния обоих консулов 58 года. Цицерон показывает, сколь губительно было их наместничество для обеих провинций — Македония охвачена брожением, Сирия ограблена откупщиками налогов, а те ограблены Габинием. Обоих наместников надо немедленно отозвать, дабы честь и безопасность государства не понесли непоправимого ущерба. Положение в провинциях, вверенных Цезарю, совсем иное: повсюду одержаны победы и виден скорый конец войне. Отзывать Цезаря в такой момент — чистое безумие. Услышав такое, ведший заседание консул Луций Марций Филипп не выдержал и прервал оратора, заметив, что раз уж личное пристрастие заставило Цицерона столь отрицательно отозваться о Пизоне и Габинии, оно же могло бы продиктовать ему и сходную оценку Цезаря — уж кому-кому, а Цезарю Цицерон многое мог припомнить. Замечание не смутило оратора, он отвечал, что в его глазах интересы государства выше личных пристрастий, и привел целый ряд исторических примеров, доказывая, что все государственные мужи, достойные этого имени, всегда готовы были примириться со своими противниками, если обстоятельства того требовали. Сенаторы проголосовали за решение, которое отстаивал Цицерон (и которое отвечало интересам триумвиров), — он принял личное участие в составлении сенатусконсульта. Союз с Цезарем был скреплен. Прошло немного времени, и Квинт стал легатом Цезаря, а нападки Клодия на строительство Палатинского дома оказались окончательно преданными забвению.

В июле, в письме из Анция Цицерон объясняет Аттику причины и смысл проведенного маневра. Письмо, по всему судя, представляет собой один из вариантов речи «О консульских провинциях», которые Цицерон показывал многим, в том числе, возможно, и Помпею. Оказывается, Цицерон не слишком доволен собой. В душе его, наверное, звучит монолог Музы из поэмы «О своем консульстве»: она требовала от поэта никогда не сходить с пути чести и гражданской доблести. «Что ж, прощай политика доблести, чести и правды!» — пишет Цицерон другу. На первый взгляд он и в самом деле отрекся от доблести, чести и правды, отчего и называет свою речь «палинодией» — песней отречения и говорит о ней «subturpicula» — «стыдноватая». Тут же, однако, мы встречаем слова, позволяющие понять более глубокие причины происшедшего: «Трудно поверить, сколько коварства живет в душах людей, которые жаждут стать руководителями государства и, наверно, могли бы достичь своей цели, будь в них хоть капля верности истине и слову». Цицерона предали, но не это заставило его изменить политическую линию. Произошло нечто более серьезное: выяснилось, что те, кому он отводил главную роль в будущем устройстве римского государства, не способны ее исполнить. И снова мы видим слова и мысли, навеянные Платоном, на сей раз не Письмом V, а диалогом «О государстве», где речь идет о добродетелях, необходимых «стражам республики». В Риме стражами республики стремятся стать люди, которых Цицерон называет «prinsipes», «руководителями государства» и в которых не видит верности истине и слову. Все сказанное Аттику в 56 году, он повторит через два года в письме к Лентулу. Итак, перед нами не просто попытка найти софистические доводы для своего оправдания, а твердое, обдуманное после Лукки решение последовать советам Аттика. Как это ни парадоксально звучит, Цицерон изменил политическую линию не потому, что триумвиры оказались на вершине власти, а потому, что первые граждане республики прекрасно приспособились к создавшемуся положению; они не поддержали Цицерона в его борьбе за свободу, а, напротив того, втайне радовались его бессилию. Письмо к Аттику так и кончается: «Раз уж люди, власти не имеющие, меня не любят, попытаемся сделать так, чтобы меня полюбили те, кто имеет власть».