Цицерон

На следующий же день после победы над Непотом, в декабрьские ноны, Цицерон отправил Помпею письмо «размером с целую книгу», где подробно рассказал о борьбе против заговорщиков. Письмо вызвало неудовольствие Помпея, который счел, что Цицерон преувеличивает значение своих действий и тем преуменьшает его роль. Письмо Цицерона не сохранилось, но один из схоластов утверждает, что оно было «тщеславно и заносчиво» и Цицерон «ставил себя выше великих покрытых славой полководцев». В действительности в основе расхождений лежала отнюдь не игра честолюбий или, хуже, тщеславие, а старинный спор (отзвуки которого мы слышали в речи в защиту Мурены) между славой воинской и той, что приносят мирные подвиги. В описываемых обстоятельствах спор приобретал новое и еще большее значение. Мы достаточно хорошо осведомлены о теоретических воззрениях и политической программе Цицерона и понимаем, что убеждение в значительности собственных заслуг, как бы сильно оно ни было, никогда не сводилось у него к мелочному тщеславию. Он искренно верил, что нашел новый, дотоле неизвестный способ решать проблемы, которые возникли из-за соперничества политических деятелей и то и дело нарушали нормальный ход жизни государства. Гражданской войны, которую Цицерон считал самой страшной угрозой Риму, можно было, по его мнению, избежать с помощью мирных средств: главное из них — «согласие сословий», именно оно дает возможность законно избранным магистратам беспрепятственно пользоваться всей полнотой власти на благо государству. Вряд ли Помпей мог понять и сам ход мысли Цицерона, и неожиданное, с его точки зрения, поведение человека, который еще так недавно помог ему получить верховное командование в войне с Митридатом, а теперь, казалось, стал его соперником. В довольно холодном письме Помпей подтвердил получение длинного трактата Цицерона, на что последний ответил краткой запиской, приведенной в «Переписке»: полунамеками, но достаточно ясно Цицерон объясняет сдержанность Помпея влиянием Метелла Непота (уехавшего, как мы помним, в восточную армию), который изобразил полководцу действия консула в ложном свете. Мы можем представить себе, что именно говорил Метелл Помпею: слишком близкая и выставляемая напоказ дружба с человеком, виновным в казни без суда римских граждан, может бросить тень на победоносного полководца и отразиться на его положении; народ восторженно приветствовал консула, потому что его действия избавили граждан от опасности, тяготевшей над ними в течение нескольких месяцев, но это продлится недолго; после бегства Красса Помпей становится вождем народной партии, и вовсе ни к чему компрометировать себя близостью с Цицероном, чье политическое положение, как только улягутся первые восторги, окажется весьма зыбким. Если Помпей в самом деле внял подобным доводам, ему очень скоро пришлось убедиться, как дорого обходится неблагодарность по отношению к Цицерону. В письме, датированном апрелем 62 года, Цицерон предлагал Помпею настоящий союз и характеризовал политическую программу, на которой он мог быть основан: «По приезде ты узнаешь, сколько в моем поведении благоразумия и силы духа, так что ты, далеко превосходящий Африканского, легко согласишься объединиться со мной, немногим уступающим Лелию и в государственной деятельности, и в дружбе». Цицерон имеет в виду годы, предшествовавшие гражданским войнам, когда Эмилиан, младший из Сципионов Африканских, главенствовал и государстве, а друг его Лелий помогал ему мудрыми советами и философскими познаниями.

Тем временем срок консульства Цицерона истек, и оратор вернулся к обычной жизни. Сознавая, какую роль играет отныне в Риме, он оставил свой старый дом в Каренах брату и приобрел новый на Палатине. Дом принадлежал прежде Крассу. Цицерону он обошелся в три с половиной миллиона сестерциев — сумма очень значительная; таких денег у Цицерона не было, пришлось взять взаймы у Публия Корнелия Суллы, которого оратору предстояло в скором времени защищать от обвинения в участии в заговоре Катилины. Новый дом находился в самом славном квартале Рима, над форумом, так что клиентам, приходившим по утрам приветствовать консулярия, ничего не стоило подняться с форума, а по завершении церемонии приветствий снова туда вернуться. Символический смысл дома — наглядного свидетельства успехов оратора, его восхождения на вершину римского общества — был настолько очевиден, что после изгнания Цицерона Публий Клодий тотчас же постарался захватить дом, тем более что он стоял на участке, принадлежавшем роду Клавдиев. Стремительность, с которой новоиспеченный плебей Клодий бросился изгонять Цицерона с Палатина, позволяет понять, как упорно старая римская знать продолжала считать консула 63 года выскочкой и как важно для нее было подчеркивать дистанцию между ним и собой.