Читаем Циркач полностью

Воспоминания семилетней давности: я жил тогда в провинции Ф., в продуваемом всеми зимними ветрами маленьком Доме «Трава» в Г.[8]; там я то и дело что-нибудь мастерил и перестраивал, не находя покоя. Мое существование в течение нескольких лет сводится к тому, что я разобрал и заново положил полы, отделал деревом старые стены, установил отопление на мазуте, заменил рамы на двойные, благодаря чему завывания ветра стали слышны меньше, но все равно были слышны, и пытался — обычно впустую — приступать к выпивке только с наступлением темноты; еще я смотрел из окна на серый горизонт на западе за домиком соседа Л. и пешеходным мостиком; я ждал, я все время ждал Тигру[9], который сначала учился в Утрехте на фармацевта, затем в Амстердаме на медицинском, а потом на факультете биологии и, в конце концов, уже ничему больше не учился, и которого я любил и все еще люблю, и буду любить, пока я жив, и за которого буду просить Покровителя, когда настанет время; если в этом есть какой-то толк: я имею в виду, что ни в чем нет никакого толку.

Вечерами в Дом «Трава» частенько заходил Юрген с женой Габи: они жили в соседней деревушке В., Юрген пытался одновременно разводить лошадей, переводить книги и доучиться на факультете нидерландистики в Амстердаме. Разговор постоянно сводился к Смерти, то ли сам собой, или, может, виной тому были очки Юргена — в металлической оправе и с дорогими линзами, которые под ярким светом — путем перемещения кристаллов — затемнялись. Я пытался что-то им обоим разъяснить. Обычно мы сразу же начинали пить, и я говорил до тех пор, пока не срывал голос и не умолкал.

В тот вечер — о котором я вспомнил сейчас, лет семь спустя — я, как обычно, думал не о том, что говорил или утверждал, а о совершенно других вещах. Я рассказывал про похороны, но на самом деле думал о Тигре, который должен был приехать из Амстердама на Север только через четыре дня: я беспокоился, хорошо ли он питается; достаточно ли он неустрашим и уверен в ухаживаниях за встреченными и желанными Мальчиками, зажимает ли их между светлыми ляжками всадника и держит ли в плену до абсолютного удовлетворения своей беспощадной страсти. Тема разговора, который я в то же время вел с Юргеном и Габи, оставалась такой же странной, менялся разве что предмет обсуждения: мы начали со склепов, поговорили о ценах на различные способы погребения в общем и дошли до предполагаемой стоимости гроба в частности.

— Я полностью одобряю твою идею купить себе гроб, — сказал Юрген.

Кажется, уже в четвертый или пятый раз я выразил твердое намерение купить или где-нибудь заказать себе гроб. Мы собирались поехать вместе, и в тот вечер, о котором я сейчас вспомнил, Юрген захотел, чтобы мы, в конце концов, сразу же наверняка и окончательно договорились, куда и когда. Мы поискали в телефонном справочнике большого города А., но так и не смогли выбрать из множества адресов гробовщиков. Более того, подумав, мы решили, что город А. слишком далеко. Юрген назвал соседний городок С. «Желтые страницы» сообщили, что там только одна мастерская по производству гробов, которая одновременно занимается «различными погребальными услугами, сдачей в аренду траурных залов и катафалков».

— Ну, это уже похоже на фабрику, — решил я. — Вряд ли он делает гробы сам.

— Да, нужен настоящий специалист, — согласился Юрген. — Кто-нибудь из деревни, например, перенявший дело отца.

Листая, он наткнулся на имя и адрес в чуть более отдаленном, чем С., городке X. и показал его мне: X. Зварт[10], ул. Речная, д. 8, гробовщик.

— Давай завтра? — предложил Юрген. — Я заеду за тобой утром, в половину десятого, чтобы к десяти быть там.

Я вдруг почувствовал себя ужасно неуютно: какой-то всепроникающий холод пронзил все мое тело, необъяснимый ужас овладел мной. Мне расхотелось о чем-то договариваться, да и весь план, о котором я столько недель подряд разглагольствовал и шутил или, потягивая что-нибудь спиртное, витийствовал, мне больше не нравился. Но назад дороги не было. Я сглотнул, чтобы меня не выдала хрипота, и заговорил — при первых словах мой голос еще дрожал, но потом обрел уверенность:

— Десять часов — самое подходящее время, — согласился я как можно более непринужденно. — Не слишком рано, чтобы стоять там как дураки, и не слишком поздно, еще до утреннего кофе.

После этого я притих и помалкивал. Юрген с Габи поехали домой, а я пошел наверх спать. Шел час за часом, а я все не мог уснуть.

И теперь, пока Шакал лежал рядом и, судя по всему, спал, я думал о той ночи и вспоминал, что я тогда снова встал и спустился посидеть в Большой Гостиной. Как и сегодня, тогда было почти безветренно: если сидеть неподвижно и затаив дыхание, можно было уловить чуть слышный свист на улице.

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги