Цирк в пространстве культуры

На картине Жана-Леона Жерома «Большие пальцы вниз» мы видим как раз эту ситуацию выбора. На залитой солнцем арене лежит поверженный гладиатор. Его левая рука тянется вверх, моля о пощаде. Над ним стоит гордый победитель, ожидая решения зрителей и арбитра. Большинство в толпе опускает палец, призывая к казни воина; только знатная римлянка в ложе складывает руки в знак сострадания. Позы многих людей в амфитеатре свидетельствуют о состоянии паники и дискомфорта. Экстремальная ситуация разыгрываемого боя и его финала активизировала мифологическое подсознание зрителей: по силе воздействия их чувства можно сравнить с эмоциями участников архаичного ритуала, где само присутствие означало со-присутствие, непосредственную и активную задействованность. В цирке обнаруживалось слияние зрителей с актерами, смерти с триумфом; иными словами, возникало то самое архаическое экстатическое коллективное зрелище, равным которому позже, вслед за цирком, стали первые киносеансы Люмьеров[155].

Интересно, что Лев Мей в стихотворении «Обман» (1861) не только описывает смерть как зрелище, сохраняющее связь с погребальным культом, но и персонифицирует ее. Сама смерть становится актером:

Давно уже граждане
Квиритской кровию не тешили свой взор,
И не забавен был им смертный приговор;
Все варвары одни да христиане,
Кто с гордою улыбкой, кто с мольбой,
Встречали в цирке смерть и с ней вступали в бой[156].

* * *

Федор Бронников. «Умирающий гладиатор», 1856 г.

Реклама немецкой фирмы «Телеком», 2008 г. Из личного архива автора

Опираясь на очерки Теодора Симонса[157], А. Ф. Лосев в форме, близкой художественному повествованию, приводит подробное описание звериной травли, которая могла иметь место на помпейской арене незадолго до извержения Везувия в 79 году н. э.: