Поток воды, вырывающийся из нутра глотателя, равнозначен в тексте Шехтмана порыву воображения. То, что описывает автор далее, перекликается с размышлениями Гастона Башляра. В книге «Вода и грезы» французский философ утверждает, что воображение не есть способность творить образы реальности: оно, будучи радикальнее воли и жизненного порыва, созидает образы, превосходящие реальность, являясь тем самым носителем функции ирреального. «Воображать», по Башляру, означает отлучение от обыденности и устремление навстречу новой жизни. Обладая своим автономным динамизмом, воображение открывает путь к вечности[518]. Таким образом, глотание разного рода веществ и извержение их из утробы – это не только демонстрируемое артистом мастерство внутреннего и внешнего тела, а, сверх того, еще и материализация, воплощение поэтических образов[519]. Вопреки запретам разума, Шехтман в номере «Поджигатель войны» оживляет метафоры. «Слово-вода» и «слово-огонь» обретают самостоятельное существование:
Мое выступление выглядело так. Манеж залит ярким светом. Выходит Кио и громко объявляет: «Сейчас я продемонстрирую вам речь одного из крупнейших западных специалистов по вопросам мира».
На арену выносят трибуну. Следом выхожу я – в вечернем фраке, цилиндре и белых перчатках. Не спеша, с важным видом поднимаюсь на трибуну, снимаю цилиндр и небрежно бросаю в него перчатки. Улыбаясь, раскланиваюсь во все стороны и начинаю льстивую мимическую речь, плавно жестикулируя руками. Коверный Георгий Энгель, который работал тогда в программе, обращается к иллюзионисту: «Товарищ Кио, я что-то не пойму, о чем он говорит. Уж не оглох ли я?» – «Сейчас поймете», – отвечает Кио.
Быстрыми шагами он подходит к трибуне и тоненькой палочкой слегка ударяет меня по губам. В ту же секунду у меня изо рта вырывается поток воды.
«Это же сплошная вода!» – восклицает коверный. «Да, вода, – соглашается Кио, – но это не так безобидно, как кажется на первый взгляд. Сейчас вы увидите изнанку этой речи».
Я мгновенно нагибаюсь и незаметно пью из бутылки керосин. Потом беру спрятанный в трибуне зажженный факел, подношу его ко рту, и на манеж вырывается тугая струя огня[520].
Номер «Человек-фонтан» представляется существенным еще и потому, что в нем осуществляется попытка создания иллюзии освоения человеком водного пространства «изнутри», доступности водной стихии человеку. Постановки такого рода дополняли водные зрелища, иллюзионные имитации пребывания людей в водной среде, имевшие место в цирке[521]. В определенной степени они коррелируют и с водными аттракционами, активно вторгающимися в последние десятилетия XX века в развлекательную культуру. К ним относятся океанариумы, т. е. особые зоопространства, выдвинутые в морские глубины, выступления людей и водных обитателей в гигантских аквариумах, спектакли в дельфинариях, где демонстрируются прямые контакты человека с обитателями водного мира – китами, моржами, морскими котиками и дельфинами. Кроме того, в номере воспроизводится и модернизируется мифологическое представление о первичном, бесформенном состоянии Вселенной, которое часто репрезентировалось в космогонических мифах в виде безграничного водного потока.