— Бей меня, бей, — еле слышно шепнул клоун. Мальчик задубасил по спине клоуна кулаками, стараясь, однако, ударить так, чтобы было не очень больно. Рыжий пустился наутек. Борька устремился за ним. Догнав дядю Доната, он вцепился обеими руками в его штанину:
— Отдайте кепку-у-у!
Рыжий отскочил в сторону. От гнева у него зажегся и замигал нос и поднялись вверх волосы. На манеже появился белый.
— Сейчас же отдайте мальчику кепку! — приказал он.
— Сейчас отдам! Выстираю только! — ответил рыжий.
Он сунул кепку в ведро с водой, прополоскал её и вынул… совершенно сухую Борькину кепку.
Борька обалдел. Кепка была его!
Рыжий подмигнул мальчику и сказал:
— Извиняюсь! Возвращаю по принадлежности!
Раздался гром аплодисментов.
Счастливый Борька нахлобучил кепку и сел на место. Он был в центре внимания.
Шпреху долго не удавалось объявить следующий номер. Снова и снова вызывали клоунов.
Наконец, когда воцарился порядок, униформисты установили на манеже ресторанный столик, мольберт для рисования, круглую мишень, в центре которой была прикреплена горящая свеча, и положили на барьер несколько ружей и пистолетов.
Шпрех объявил:
Ребята, разбросанные по зрительному залу, с радостью переглянулись друг с другом.
Раздалась барабанная дробь. Из-за занавеса появился Сандро — во фраке, длинной черной накидке и цилиндре. Он приветливо кивнул шпреху и направился к середине манежа.
Быстрым движением он сбросил с правой ноги туфлю, поднял ногу вверх, снял ею цилиндр, подкинул его высоко к самому куполу и снова ловко поймал ногой.
Цирк ахнул. Влас крепко вцепился в Борькину руку и прошептал еле слышно:
— Калеку… калеку били…
«Так вот почему он рук из карманов не вынимал… — с ужасом вспомнил Влас. — Вот почему на уроках не писал ничего. Ногами все делает вместо рук, потому и носки не носит… Вот почему он усмехнулся, когда Маргарита Александровна сказала, что руки в карманах держать неприлично. Вот почему… Вот почему…»
— Подожди! Видишь, руки у него в белых перчатках, — испуганно сказал Борька.
— Протезы это. Калеку били… Кровь прилила к лицу Борьки.
«Теперь ясно, почему дядя Проня так встревожился, когда узнал, что Сандро помогал грузить фургоны; почему его нищий показывал. А как он зубами одеяло натянул, когда Минька его сбил… Значит, он ногами и рисует, и пишет, и мастерит все, и шьет. И перчатки… А мы ещё расспрашивали, дураки…»
На манеже появилась Нонна в костюме официантки. Сандро небрежно перебросил ей цилиндр, молниеносным движением надел туфлю, перешел к столу и опустился на стул… Нонна положила перед Сандро ресторанную карточку. Сандро снял обе туфли, достал правой ногой из внутреннего кармана фрака очки, подбросил их вверх и, поймав на переносицу, стал листать меню.
— Смотри-ка, у него на левой ноге часы, — сказал жене гробовщик.
Сандро поднес ногу к уху. Часы, по-видимому, остановились. Он снял их, переставил стрелки, завел и отложил на стол.
Нонна безуспешно старалась вытащить пробку из бутылки. Сандро быстро ввинтил штопор, вырвал пробку и, подбросив их вверх, поймал на лету ногой.
— Это уму непостижимо… — прошептала Риммина мама и спросила, глядя на дочь: — Почему ты плачешь? Что с тобой?
— Ничего…
Ромка Смыкунов боялся даже посмотреть на ребят.
— Неужели спичку сумеет из коробка вытащить и зажечь? — спросил фотограф у сына.
Валька не ответил. Вынув носовой платок, он усиленно сморкался.
А Сандро, размяв пальцами ноги папиросу, постучал ею о портсигар, вставил в рот, достал из коробки спичку, подбросил коробку вверх и на лету зажег об неё спичку.
Зал разразился громом аплодисментов. Сандро подошел к мольберту. Взяв в правую ногу уголек, он быстро набросал портрет Нонны, а потом Чарли Чаплина.
— Не может быть, чтобы у него рук не было, — говорил Манечке Иван Пантелеймонович. — Липа все это! Работает, работает сейчас ногами, а потом, в конце, разведет руки в стороны и поклонится…
Но гробовщик ошибся. Сандро, попав в мишень из пистолета и погасив свечу выстрелом из ружья, поклонился и ушел с манежа.
Шпрех объявил:
— В связи с внезапным бешенством удава дирекция цирка во втором отделении заменяет объявленный аттракцион новым, более сильным. Антракт. Желающие могут посетить конюшню и паноптикум.
Сандро снимал грим перед небольшим, треснувшим посредине зеркалом. Ему был виден разминающийся перед выступлением дядя Проня. Уже загримированный и одетый в открытое черное трико — борцовку, он жонглировал тяжелыми гирями.
Оба разговаривали тихо: совсем рядом, из-за брезентовой стены, отделяющей небольшую гардеробную от паноптикума, раздавался нестройный говор посетителей.
— Как же все-таки угораздило тебя в подвал этот провалиться? — спросил дядя Проня. — А может, ты не все рассказал мне, а, Шурка? Утаил что?
— Зачем не все рассказал? — закричал Сандро. — Зачем утаил?
— Кричи на дядьку, кричи. Он заслужил.
Сандро переменился в лице и подошел к дяде Проне:
— Прости, да? Больше не буду, да?