Цион

В углу, сливаясь со стенами, жалось пианино. Уродливая, с жирными потеками серая краска покрывала его как полиэтиленовая пленка. По углам она облупилась, обнажая другой, черный слой лака – инструмент этот, скорее всего, был еще имперский. В Ционе делали пианино, но они были куда меньше и сбиты из неокрашенных досок. На одном из таких я занималась в центре искусств, когда была помладше – в этом центре большинство музыкальных инструментов и держали. О том, чтобы завести пианино дома, никто и не думал, и чтобы потренироваться, мне приходилось бегать в центр трижды в неделю.

Я откинула крышку и обернулась в поисках табурета:

– А присесть тут есть на что?

Один из парней приподнялся на ноги:

– Уже девять, и…

– И обойдусь. И ничего.

Теперь горело у меня не только в груди. Дрожали пальцы, перед глазами плыло.

Мама умерла, отца я вообще никогда не знала, и вот теперь меня будут мотать по приютам и домам, как зверушку, с коммом будет твориться неведомая чертовщина, и все кто ни попадя будут говорить мне, что делать.

Я согнулась над клавиатурой и взяла первый аккорд. Потом второй, погромче и поагрессивнее. Инструмент звучал простуженно – струны под ударами молоточков дребезжали и скрипели.

Но мне было все равно. Пальцы сами нашли нужные октавы, и мелодия полилась. Мышечная память – вот это что такое. Я не играла уже года три: перестала, потому что за пианино давали меньше баллов, чем за участие в хоровом кружке.

– Как тебе такое? Ничего? Может, погромче?

Я ударяла по клавишам еще сильнее. Всю жизнь я считала баллы, на цыпочках бегала вокруг правил – не дай терминал что-нибудь ненароком нарушить! Я, кажется, дышать побоялась бы, если бы за неправильное дыхание выдавали штрафы. И что теперь?

Мамы больше нет, и все мои баллы этого не исправят. Все, что от нее осталось, – это имя. Имя, которое так легко и просто может произнести любой человек, даже тот, кого я не знаю и кого никогда не знала она. Линна ла’Дор – вот всего два слова, в которые превратилась моя мама…

Только потом я поняла, что голос в моем комме уже давно молчал, а мальчишки все повставали со своих мест, но смотрели не на меня.

– Шуметь после объявления комендантского часа запрещено.

До меня долетел знакомый цветочный аромат, и крышка над клавиатурой обрушилась прямо мне на пальцы. Сора.

– Ты что себе… – ахнула я, прижимая руки к груди.

– Это ты что себе позволяешь? Дай сюда комм. Минус тридцать или минус пятьдесят, а, мальчики?

За ее спиной неопределенно забормотали.

– Значит, сотня. Давай.

Сора схватила мое запястье и впечатала свой комм в мой.

– Но ты не имеешь…

– Еще как имею. Я твоя патронажная сестра.

Сора злорадно усмехнулась и, развернувшись, вышла вон.

В носу свербело от нарочито изысканного запаха цветов, пальцы пульсировали, а перед глазами плясали пятна. В животе от шока поднимался ком тошноты. Парни, все так же стоя, молчали.

– Спасибо, что заступились, – буркнула я, вылетев из комнаты.

Где один штраф, там и другой – все правильно я себе говорила.

Глава 8. Господин сенатор

ПАТРУЛЯ ПУСТЫХ УДАЛОСЬ избежать только чудом.

Ниил спрятал комм в камнях одного из подвалов, крепко обмотав тряпками. Потом переждал в одной из лавок напротив. Затаился, едва дыша, и отчаянно надеялся, что комм не обнаружат. То, что к браслету не прилагался его хозяин, было само по себе неплохо. Но рабочий комм не просто уничтожат, он вызовет подозрения.

Оставив комм в подвале, Ниил больше не услышал от него ни звука. Но это он. Пустые – совсем другое дело. И то, что патруль прошел мимо, было почти чудом. Спалиться из-за красивой дуры? Нет, спасибо. В том, что это та самая светлоглазая девчонка из переулка, Ниил не сомневался. Он правда не знал, почему пошел вызов, но почему комм мог заглючить, он подозревал.

С чужими браслетами Ниил предпочитал дела не иметь. Да он вообще с коммами был на «вы»: дурацкая ционская разработка, в которой черт ногу сломит. Но там, в переулке, комм девчонки нужно было вырубить без всяких разговоров. Она вызвала бы экстренную службу, с такой станется. И он влез в ее браслет. Наверное, зацепился за что не надо и вот теперь тащил за собой хвост. Хвост-девчонку.

Ниил пересидел патруль в лавке, заваленной манекенами и тряпьем. От тряпья несло плесенью: витрина стояла разбитой, и лавку заливали зеленые, вечные уже лужи, но Ниил не хотел отходить далеко от подвала, в котором он спрятал комм. Он выставил защиты и следил за тем, как движутся по улице мимо его лавки темно-красные мундиры. Мелькнули одинаковые лица – вроде бы и человеческие, но такие пустые… Взгляды патруля были слепо устремлены вперед, но для того, чтобы видеть, глаза Пустым были не нужны: они шарили цифровыми щупами сквозь пространство и дважды мазнули по защитам Ниила. Мимо. Не заметили. Как и обычно, он справился.

Патруль прошел, но Ниил выждал по привычке полчаса: с Пустыми спешить не стоило.