Она положила левую руку ему на бедро и наблюдала, как его лицо расслабилось от ее прикосновения. Вспоминая, как он смотрел на нее в доме после нападения, она почти ожидала, что он вздрогнет. Вместо этого он вздохнул – им всем бы не помешал глубокий вздох, – а затем несколько раз кивнул, как бы говоря: «Я смогу».
– Они затащили меня обратно, Бен и Люк. Вроде они, но было трудно что-либо разглядеть, потому что как только они вытащили меня из туннеля, сразу все бить начали. Я свернулся калачиком и закрыл голову. Родни говорил так делать, если нападут. Но хоть я прикрыл затылок, что-то проскользнуло, и они то ли прорезали скальп камнем, то ли пнули ботинком, не знаю, но я стал терять сознание, и помню, как подумал: пусть лучше убьют меня, чем штука изо рта Джейсона до меня доберется. А потом так странно… Может, эффект от грибов был или меня хорошо по голове приложили, но после боли на меня такое спокойствие накатило. Будто боль – это такие красные болевые точки в моем теле, и я не могу их не чувствовать, потому что это все-таки мое тело, но скоро все прекратится. А я остался бы как камни и дым в пещере, просто… там.
Слова Брюэра застряли в горле. Он унял дрожь и продолжил:
– Так вот, я лежал на земле и умирал, и, кажется, слышал, как другие умирали в той пещере, и чувствовал… Как бы скорбел по ним, но не по себе, и что-то твердое и тяжелое врезалось в плечо, а потом я услышал еще шум и глухие звуки, но они были рядом с телом, а не в теле, и я открыл глаза. Джейк навалился на Люка.
– Что?
– Ага. Не знаю, что на него нашло и почему он мне помог, но он Люка начал колошматить. Серьезно прям. Будто ему было все равно, убьет он его или нет. И обычно я считаю, таких надо разнимать. Меня тошнит от подобного. Но тогда я был рад, что меня больше не бьют, и не знал, куда делся Бен, потому что он не бил меня, и вот я встал и завис на секунду, пока не вспомнил, что видел в пещере, и понял, что одна из паучьих тварей может меня найти. Затем я повернулся, чтобы свалить от хаоса, и тут из ниоткуда появился Дейл Рапп. Не знаю, как он на ногах держался, очень сильно дергался, но он близко подошел, и я увидел, что он улыбается, а в руках у него маленький складной нож, и он схватил Джейка за волосы и начал резать ему кожу на голове. И я понял, что спрятался в тени и мог бы убежать, но потом услышал голос Джейка. Он кричал, так пронзительно, почти как ребенок, совсем невыносимо, поэтому я сделал, что в голову пришло, – побежал к Дейлу и схватил его за лодыжки. Как змея, знаете, чтобы не попасть на лезвие. Я сильно потянул назад, поднял ноги, ну, будто хотел, чтобы он на руках пошел, и Дейл отпустил Джейка и упал лицом на землю. Затем он издал такой булькающий звук, и я увидел, что руку он под собой зажал, – получается, на свой нож упал. Но я не виноват, правда? Ну, это же он первый нож достал. Не должен он был на нас нападать.
Люси молчала, надеясь, что Брюэр уже знает ответ. Словно она боялась, что если признает его чувство вины, то не сможет подавить свои чувства, которые запрятала глубоко внутри.
Доктор Нильсен говорила ей, подобное структурирование – нездоровая, токсичная практика. Говорила, что нужно объединять все чувства воедино, чтобы быть с собой честной.
Доктор Нильсен почерпнула свою правду из книг. Доктор Нильсен никогда не познавала правду мира так, как пришлось Люси.
Так что пусть доктор Нильсен валит куда подальше. В глубине сознания Люси создала еще одно укромное место и заперла в нем голос женщины, которой платят за заботу и советы.
Брюэр продолжил:
– Джейк еще в сознании был, от адреналина, наверное, или не слишком много крови потерял, и я кивнул ему, чтобы он следовал за мной, чтобы уйти. По темноте добрались до восточной стены. Там есть небольшой участок, где какие-то спортсмены незаконно установили кучу альпинистских болтов в лавовой породе, и в свете огня их видно было. Я оглянулся на Джейка, чтобы убедиться, что он понял, как мы выбираться собираемся. А потом еще посмотрел на тусовку и увидел, как две или три дюжины ублюдков стоят в кругу. Почти все в крови, и я точно знал, что не в своей, и все дрожали и смотрели друг на друга, но никто не говорил ни слова.
Брюэр помолчал еще секунду, поджав губы, словно не решался сказать, что случилось дальше. Затем он снова вздохнул и сказал: