Она уткнулась лицом в рукав толстовки и глубоко вдохнула в надежде, что ткань послужит фильтром, но глотнула еще больше пыли, смешанной с запахом древесного дыма и несвежих сигарет.
По обе стороны шумели вечеринки, и звуки неразборчивой болтовни, криков, смеха слились в какофонию, отдаваясь тревожной вибрацией в костях.
До нее донесся голос Брюэра: на фоне шума он звучал едва слышно, нервно, несмотря на пониженный тон.
– Не помню, чтобы в середине так узко было. Надо повернуть плечо, чтобы пролезть участок с граффити.
Но потом Люси вспомнила, как он хотел показать ей вторую пещеру, вспомнила прикосновение сильных и уверенных рук на своем лице, и ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней снова, еще раз, и только это желание подвигло ее двинуться глубже в сужающийся проход.
– Вот, отлично. Через пару футов уже расширяется.
На этот раз голос его звучал увереннее, и Люси увидела, что он уполз далеко вперед, видела длину тоннеля в слабом свете и клубящейся пыли. Подошвы его ботинок почти исчезли из вида. Вдалеке на камне замерцало пламя, и она поняла, что это отблеск огня из второй пещеры.
– Люси, ты идешь?
Должно быть, он оглянулся и заметил, что она остановилась. Люси почувствовала неловкость и подумала о том, что осталось позади. Бакет и его глупые фантазии. Хаотичные подростки, с каждой секундой все больше напивающиеся до хрюкающего состояния. Тупой одноглазый Джейк, уставившийся на сиськи чирлидерши. Направленные на нее странные, осуждающие взгляды. Люди, видящие в ней только ее жестокое прозвище. «Фу, Сопля пришла». Все они вели себя так, как будто все было замечательно, будто забыли все плохое – дым, сирены и выстрелы, мертвых или пропавших без вести сверстников, – или же делали все возможное, чтобы не думать ни о чем, пытаясь найти выход в никуда.
– Да, иду.
Брюэр воспрял духом.
– Я почти в конце. Тут точно устроили еще одну тусовку. Полный отрыв.
Люси прищурилась, пытаясь не обращать внимания на узкий лаз, даже когда почувствовала, как тепло тела отражается от холодного серого камня. Она увидела граффити, о котором упоминал Брюэр, – ЗДЕСЬ БЫЛ СОТОНА! – и задалась вопросом, кто решил остановиться на таком дерьмовом участке, чтобы написать такую тупую фигню. Наверное, человек просто надышался аэрозольной краски. Он ведь мог и умереть прямо здесь. Был бы весь синюшный и в красной краске. Что бы подумали родители СОТОНЫ, когда его тело нашли бы и вытащили из пещеры? И что…
– Люси, ты тут?
– Да.
Под ремешком скопился пот, и налобный фонарь соскользнул на глаза. Люси продвинулась вперед еще на фут: голова и правое плечо миновали самое узкое место прохода. Она чувствовала свое влажное дыхание – смесь дыма, жареного мяса и «Скиттлз». На секунду ее охватило смущение: а какой на вкус она была для Брюэра? Но потом вспомнила, что он ел грибы, выращенные на навозе, и решила, что у них обоих воняет изо рта.
Он добрался до конца туннеля и, казалось, не понимал, насколько она отстала.
– Твою мать, Люси. Это обалденно. Ты обязана это увидеть.
Она двинула второе плечо вперед и почувствовала, как стена туннеля с огромным давлением прижала ее руку. Сердце зачастило. Она попыталась сделать глубокий успокаивающий вдох, но поняла, что не может расширить грудную клетку.
Она посмотрела вперед, на Брюэра, но на фоне мерцающего света костра видела только его силуэт. Его слова до нее почти не долетали, и вроде бы он говорил что-то типа «нет-нет-нет…», но это ей точно показалось. Так, отголосок. Да и какая разница, что он говорил? Ей нужно двигаться. Нужно двигаться.
Она толкнулась ногами, но ничего не вышло. Почувствовала, как грудь еще больше сжало. Давление усиливалось с каждым вдохом.
Она позвала Брюэра, но воздуха в легких хватило только на шепот.