Цикада и сверчок (сборник)

Как странно! Жена весело пробежала в спальню по этому незнакомому дому – словно зрячая девочка. Они сели на кровать и обнялись. Они раскачивались на пружинах, словно заводные игрушки. Жена стала тихонечко насвистывать. Время куда-то исчезло.

– Где мы?

– Ты спрашиваешь где?

– Правда, скажи.

– В любом случае, это не наш дом.

– Хотела бы я, чтобы таких домов было побольше.

[1928]

Дождь на станции

Жены, жены, жены… О женщины, скольких из вас называют этим именем! В том, что некая девушка становится чьей-то женой, нет ничего необычного. Но, друзья, видел ли кто-нибудь из вас толпу, состоящую исключительно из жен? Зрелище не для слабонервных – сравнимо с лицезрением толпы преступников.

Видевший толпу студенточек или же фабричных работниц вряд ли себе представит, что это такое – толпа жен. Дело в том, что и студенток, и работниц что-то объединяет. И вот это что-то заставило их покинуть свой дом и собраться вместе. Но каждая жена – это законченная индивидуальность, она соединяется с толпой, имея пунктом отправки больничный изолятор своего дома. На благотворительном базаре или же на пикнике бывших однокурсниц вполне представима ситуация, когда каждая из присутствующих жен на некоторое время снова становится школьницей. Но когда сбиваются вместе жены, каждая из них любит по отдельности именно своего мужа. Впрочем, мы говорим совсем не о базарах…

Вот, например, железнодорожная станция под Токио. Пусть это будет станция Омори. Пусть утро было солнечным, но пусть к вечеру стал накрапывать дождик.

К великому сожалению, жена писателя Нэнами не обитала в больничном изоляторе – она была танцовщицей в театре Сигэно. Этим все сказано: она никогда не встречала его на станции. Поэтому, когда в грудь писателя уткнулось нечто твердое и когда он услышал, как соседская жена говорит ему: «Здравствуйте, вот вам, пожалуйста, зонтик», – он ощутил скорее не некий предмет, но концепт жены. Его соседка Тиёко покрылась краской и улыбнулась. Это было так естественно – многослойная толпа жен, у каждой – по два зонтика, каждая жадно вглядывается в толпу мужчин, выходящих со станции.

«Спасибо, спасибо. Я вижу, вы здесь как на первомайской демонстрации», – небрежно сказал писатель, хотя на самом деле он был взволнован еще больше, чем она. Словно только что закончивший свою речь оратор, он поспешно сбежал по ступеням каменной лестницы. Выбравшись из толпы, раскрыл зонтик. Он оказался женским – ирисы в зеленой воде. То ли она дала ему не тот зонтик, то ли принесла свой… Не важно. Только эта добрая женщина пришла на станцию под осенним дождем и будто обволокла его. Из своего кабинета на втором этаже Нэнами часто наблюдал, как Тиёко качает насосом воду из колодца – привстав на цыпочки, между разошедшимися полами белеют коленки. Когда их глаза однажды встретились, она засмеялась – будто осенний ветерок погладил созревшее яблоко. Вот, кажется, и все. Идя под ее зонтом с ирисами, он вспомнил о жене – ее безумный танец в мужских объятиях. Вспомнил – и ему стало по-прежнему одиноко.

Писателя атаковала армия жен, сосредоточившихся на всех трех улицах, что вели к станции. Армия, положившая все свои ресурсы чрезмерной семейной любви на то, чтобы вооружиться зонтами. Торопливая походка жен, не приученные к солнечному свету землистые лица, незатейливость чувств заставляли вспомнить о заключенных и солдатах.

«Толпа жен на первомайской демонстрации – неплохая метафора», – подумал Нэнами, направляясь против нескончаемого потока женщин с мужскими зонтиками в руках. «Они вышли ненакрашенными со своих кухонь – слепок со своих ненакрашенных семей. Выставка семей мелких служащих».

Писатель слабо улыбнулся – под стать этому моросящему дождю. Но женщины не улыбались. Наоборот – некоторые из них, обессилевшие от напряженного ожидания, были готовы расплакаться. И Тиёко тоже еще не успела вручить своему мужу причитавшийся ему зонт.

Читателю уже, наверное, стало ясно, что станция расположена в пригороде – будь то в Омори или где-нибудь еще, что мужья служат в фирмах и не разъезжают в автомобилях, что жены в хлопковых кимоно не имеют служанок, что живут в этом пригороде молодые супруги. Это, разумеется, вовсе не означает, что в этом Омори невозможно увидеть мать с младенцем на закорках и с бумажным зонтиком в руках, или старуху с широким мужниным зонтом, который она использует как посох, или же только что выскочившую замуж девушку в зимнем темно-красном пальто вместо положенного дождевика…

После того, как каждая жена уже высмотрела на станции своего возвращающегося с работы мужа, они мирно бредут – зонтик к зонтику или же под одним общим зонтом, покрытые медовомесячной радостью возвращения домой. Жены все подходят и подходят, склоняя вас к мысли о женском рынке, где каждая из них дожидается мужа, выискивает себе хозяина. И рынок этот лишен косметических прикрас и романтики.