Церковь в истории. Статьи по истории Церкви

Отсутствие единства в мировом масштабе – один из самых явных признаков ослабления Православной Церкви в наши дни, поэтому природа и практика главенства Константинополя как объединяющего центра является средостением всех общеправославных устремлений.

Следуя тому образу, который был явлен в день Пятидесятницы, когда представители многих народов услышали, как апостолы молятся на их языках, православный Восток всегда придерживался принципа, что каждый народ имеет право молиться Богу на своем родном языке. Запад избрал другой путь и ввел латынь, но и он – искренне или по необходимости – на II Ватиканском соборе перенял восточную практику. Но использование родного языка – это не простая формальность; язык влияет на ментальные отношения, эстетические чувства и даже на богословие. Использование многих языков в Церкви – это решительный шаг, который способствует культурному плюрализму, но одновременно подразумевает единство. Славянские апостолы свв. Кирилл и Мефодий хорошо понимали это и использовали очень осмотрительно. Они защищали славянское богослужение, потому что оно позволяло новокрещеным славянам понимать мир Божий. Они восхваляли и саму идею культурного разнообразия, но внутри единой Кафолической Церкви. Действительно, таинство Пятидесятницы, каким оно отражено в византийской православной гимнографии, освящает разнообразие, но не разобщение. Различие языков «призывает всех к единству», потому что Единый Дух преодолевает греховное разобщение, которое восторжествовало на Вавилонской башне, когда «смешались» языки. То есть разнообразие является обогащающим признаком кафоличности, в то время как разделение есть грех.

К сожалению, после веков миссионерской активности и культурного плюрализма, который тогда не препятствовал православному единству, в наши дни Православная Церковь страдает от разобщения. Образец Пятидесятницы подразумевает, что единая Кафолическая Церковь станет общим домом для всех народов без различия их культурных особенностей. Конечно, если бы это не было самым существенным в православии сегодня, то и самой Церкви больше не было бы. Но разрушительные силы, порожденные обмирщением культуры и секулярным национализмом и привнесенные западным Просвещением, господствовавшим в национальном возрождении в XIX в., незаметно изменили взаимоотношения и сознание людей. Вместо того чтобы Церковь узаконила культурный плюрализм и опиралась на него во имя успеха своей миссии, национализм использует Церковь для достижения своих целей. Единство и плюрализм пока еще существуют, но происходит также незаметный, но радикальный пересмотр духовных ценностей. Роль различных национальных Церквей, которые, как правило, возглавляли национальное и культурное возрождение в своих странах, сужена до скромной функции устаревшего инструмента, используемого мирскими и часто антихристианскими силами для достижения целей, абсолютно чуждых Евангелию как таковому. Церковь, которая заслужила уважение и вызвала восхищение языческого Рима, которая создала христианскую цивилизацию византийского мира и стольких православных народов, которая пережила века исламского господства и жива сегодня, несмотря на коммунистическую революцию, соглашается, чтобы ее воспринимали как элемент национального сознания, вместо того чтобы преобразовать все типы провинциализма в факторы широкой кафоличности. Это ведь является предметом евангельской миссии. Апостолы были посланы Иисусом «научить все языки»; это вовсе не означает, что народы должны как-то притесняться или потерять свой национальный характер, или что стереотип Вселенской Церкви должен быть унифицирован – это означает лишь то, что нет у служителей Церкви другой, более возвышенной задачи, нежели интересы христианской веры в ее кафоличности.

Мы уже акцентировали внимание на том, что православная кафоличность всегда основывалась на сохранении некоего плюрализма и полицентризма. Стало быть, естественно, что в наши дни Православная Церковь является семьей поместных Церквей, большинство из которых – это национальные Церкви, глубоко укоренившиеся в истории и культуре своего народа. В пределах своих стран это придает им дополнительный авторитет и силу. Но как Православной Церкви представить единое свидетельство всему миру? Конечно, только тем, что сумеет продемонстрировать свое единство в вере. Но если наше единство в вере реально, то как быть в этом мире с единым действием, единой миссией, единой диаконией, которая не знает границ и которая вдохновлена православием, которая не должна быть не только греческой или русской, но также африканской, американской или азиатской?