Цепь событий

Миленький добренький щедренький Санта Клаус!
Пожалуйста, пусть здесь окажется доктор Хаус!
Не мечтаю я ни о богачах, ни о красавцах.
Повернута на мерзавцах…

Скажи ему, что у меня диагноз…
                                               в общем, будет чем насладиться:
Если вижу мерзавца, не могу не влюбиться.
Хроменький, он войдет в прихожую, в январском дыму.
А я ему обойму.

По-русски его защищу от американских гадин,
Не понимающих, как он, в сущности, травояден,
Я по щетине его проведу рукою: вжить-вжить.
И станем мы жить.

Он меня подлечит, я его исцелю по полной.
Он у меня забегает лучше российской футбольной сборной.
Миленький Санта, в России нас лечит – бег.
Побежит и Грэг.

Как же я люблю его подначки, его примочки,
Эти его ночевки в морге, просверленные височки,
Внезапные вырывания капельниц из вен и кровавый пот.
Как заводит это простой народ.

Как не хватает этого в жизни обычной бабы.
Лимфомы, бластомы, почки, мозги. Хотя бы
Взять шестой сезон, где Хаус вскрывает себе бедро.
От него исходит добро!

Санта Клаус, познакомь меня с этим мужчиной.
Знаю, Хаус меня полюбит со всей моей мертвичиной,
Вскроет брюшину, пройдется по мозжечку.
Сохну я по этому мужичку.

Сдохну, если не увижу его на Рождество или на Новый год.
Всё отдам за его диагностику и подход:
Кровь менять – меняй, вскрывай черепную коробку.
                                                                                   Блажь, но
После этого ж и умирать не страшно.

21 января

В Мавзолее праздник, годовщина, так сказать.
                                                               Январь. И нетопырь,
мумия в костюме, как мужчина, ждет меня,
                                                               как женщину, на пир.

Тридцать лет и три неполных года я жила с ним,
                                                                           думала что он
вечен, что вокруг и есть свобода, детство,
                                                  юность, комсомольский гон.

Было мне задорно и престижно,
                                                 что среди номенклатуры всей
мой-то – в устном творчестве и книжном —
                                                 самый человечный из людей.

Если посылал он на картофель, целину ли БАМ, еще куда,
этот чистый мускулистый профиль возбуждал
                                                                как больше никогда.

Я под ним и чистилась, и млела, и имела точный идеал
мужа, потому и не сумела жизнь сложить,
                                                              как доктор прописал.

Вот вхожу. Ах, что с тобою стало!
                                                    Кто тебя вот в это нарядил!
Высох, завсегдатай пьедестала,
                                                  красного террора командир.

Что там говорить, пожалуй – правда:
                                                      я тебя любила, что уж там.
Ты меня малюткой разодрал-то,
                                                мне и невдомек, что это срам.

Мне и невдомек всё время было, за какие доблести люблю!
Ну, здорово, что ли, чикатило,
                                                 дай тебя по-свойски порублю.

Чу, беззубый, опален и вспенен,
                                        рот стремится выплюнуть картечь.
Спи уж, горе, гениальный Ленин,
                                                   тлей себе отсюда, не перечь.

Тиран берет самоотвод