Центурион

— А главная сила у них — конница. В этом-то все и дело. Поначалу все будет смотреться не более чем ряд дерзких налетов. Но все это время они будут неуклонно завлекать нас все глубже и глубже в пустыню, обескровливая и заставляя наших людей пребывать в постоянном страхе нового нападения с новым внезапным градом стрел.

— Так что бы вы от меня хотели? — с ноткой раздражения спросил проконсул, оглядывая обоих офицеров. — Чтобы я отменил наступление и дал мятежникам улизнуть?

— Честно говоря, господин проконсул, да. Именно так я бы и поступил.

— Почему?

— Пальмира за нами. Отсюда до Евфрата нет ничего, что представляло бы собой стратегическую важность или ценность. Если парфянам нужна война, то пусть они ее получат здесь, на наших условиях. Они лишь изотрутся о стены города. А князь Артакс? Единственное, что ему остается, — это удел беженца в Парфии. Его сторонникам останется или последовать туда за ним, или отправиться с повинной головой обратно в Пальмиру, в надежде на милость правителя. Артакс, можно сказать, уже вышел из игры. Можно наплевать и забыть про него за ненадобностью.

— Ну уж нет, забывать я его не буду. И не отдам инициативу врагу. Неприятель будет мною найден и разгромлен. Чтоб впредь думал, прежде чем отваживаться противостоять Риму.

— Я уверен, что именно так рассуждал полководец Красс, господин проконсул.

— Красс был простак, — снисходительно махнул рукой Лонгин. — Дал себя заманить в глубь вражеской территории. Я же всего лишь преследую шайку отступников. Разумеется, если там стоят парфяне, то им останется или встать на защиту пальмирских мятежников, или бросить их на произвол судьбы. Если это произойдет, князь Артакс окажется у нас в мешке, а заодно получит доказательство тщетности любого союзничества с Парфией. Преимущество на нашей стороне, — ободряюще улыбнулся проконсул. — Я вполне понимаю, что вам с центурионом Макроном пришлось претерпеть за последние дни, так что вам и вашим людям сейчас не мешает отдохнуть и восстановиться. А потому я не против того, чтобы вы остались здесь, если вы не чувствуете в себе сил и готовности присоединиться в этом походе к нам.

— Отдых нам не нужен, — категорично ответил Катон. — Мы готовы сражаться.

— Отрадно слышать. Мне понадобится каждый, кто способен гнаться и крушить мятежников. Префект больше ничего не желает мне сказать?

Сделав паузу, Лонгин с прищуркой поглядел на Катона — хватит ли у того упорства продолжать стоять на своем. В эту минуту сделал шаг вперед присутствовавший здесь Семпроний.

— Проконсул, смею ли я?

Взгляд Лонгина скользнул на посланника:

— Разумеется. Слушаю тебя.

— Эти офицеры уже неоднократно доказывали свою отвагу и сметку, причем не только в обороне цитадели, но прежде всего тем, что пробрались сюда через пустыню и сумели как прорваться в город, так и проникнуть сюда в крепость. У меня нет оснований сомневаться ни в их храбрости, ни в их знании приемов и тактики врага. А потому считаю: было бы хорошо, если б проконсул внял их совету.

— В самом деле?

Лонгин обернулся к небольшому кружку своих штабистов, в основном молодых трибунов, впервые принимающих участие в боевом походе. Те заулыбались с чванливостью всезнаек. У Катона кровь вскипела в жилах. Ишь, скороспелки… Да что они смыслят в боях, тем более в условиях пустыни? Что вообще знают, еще неоперенные, только что вышедшие из роскоши своих вилл в Риме? Единственное, чем они успели отличиться по прибытии на восток, это разве что победы в лупанариях Антиохии и других злачных местах городов Сирии, где стоят римские гарнизоны. Катон вдруг с неожиданной силой ощутил бремя усталости и понял: убедить проконсула поменять решение не удастся ничем и никому. Поймав взгляд Макрона, Катон чуть заметно качнул головой: мол, бесполезно.

Этот жест не укрылся и от Лонгина, который, сцепив за спиной руки, во всеуслышание сказал:

— Итак, дискуссия окончена. Приказываю выступить в погоню сразу же, как закончится пополнение припасов. Офицерам позаботиться о своевременности выполнения указаний. Семпроний, сейчас мне хотелось бы перемолвиться с этими двумя офицерами наедине. Прошу меня извинить.

Семпроний, ответив проконсулу твердым взглядом, кивнул:

— Как пожелаете. Катон, я буду у себя. Окажите любезность, зайдите ко мне перед тем, как отправиться из города.

— Слушаю, господин посланник.

Штабные офицеры, отсалютовав, потянулись из зала; вместе с ними вышел и Семпроний. Дождавшись, когда последний из штабистов закроет снаружи дверь, Лонгин повернулся к Катону.

— Ты что себе позволяешь, а? Столь бесцеремонно подвергать сомнению мой авторитет!

— Мой долг — выражать свое мнение военного, господин проконсул.