Цена высшему образованию (СИ)

К двадцатому декабря я получил трудовую книжку и отпускные почти за целый месяц. Мне этого хватило не только на билет до Москвы, но и на перегородку для матери. Никогда до этого я не был так счастлив.

Стал вопрос, в какой форме сообщить матери, что я, собираюсь покинуть ее на старости лет. Это было страшно и бесстыдно, собственное я было выше сыновьего долга, оно заслоняло ту крохотную мораль, которая у меня осталась после университета, где меня в течение пяти лет пичкали марксистскими идеями.

Это было уже после обеда, день короткий, но я собрался в течение пяти минут, а еще через десять был на вокзале, а уже через час в Бычкове. И там мне повезло: я сел на последний автобус. Минут сорок спустя, я был у Мити.

Он долго чмокал, а потом стал извиняться. Не было времени, прихворнул, а потом жена прихворнула, надо было корову доить. Я знал, что каждое сказанное им слово - ложь, но вместо того, чтобы назвать его лжецом, вытащил десятку и положил перед ним на стол.

У него заблестели глаза, он тут же схватил эту десятку и спрятал во внутренний карман пиджака, чтобы я не передумал.

- Но щекотурить я не буду, не могу, ты видишь: у меня одна нога короче, так и зовут меня Митя Хромой.

- Хорошо. Но поставишь печку.

- Кирпичи есть?

- Найдутся.

- Ну, тогда поставлю, так уж и быть.

Я сразу помчался к матери и сказал, что пробуду с ней целую неделю, а Митя завтра придет делать перегородку.

Перегородку Митя сделал за день, а на второй день смастерил плиту, можно было штукатурить и топить печь.

Пока все сохло, я съездил в Апшу к помещику Халосуке. И дрова, и сено он мне выписал, как помощь нищим. Матери все привезли в течение недели, и тут она заподозрила неладное. Она чаще и дольше молилась, и казалось, это ей не помогло. С мокрыми глазами, она села рядом, обняла меня и сказала:

- Чувствует мое сердце, что ты, сынок, хочешь меня оставить одну. Конечно, у тебя своя жизнь и я не хочу заставить тебя сторожить меня здесь в этой дыре. И все же, я не знаю, как я буду одна. Я замерзну зимой, у меня нечем будет топить, не будет сена на корову.

- И дрова, и сено будут. Каждый годя буду приезжать в отпуск и обеспечивать тебя и тем и другим. Мама, я вынужден уехать. Теперь у меня семья в Москве. Я верю, что там буду счастлив.

Мать не сказала ни слова, она повернулась и куда-то ушла. Я был уверен, что она обиделась, но не придал этому значения, а отправился в дровяной сарай за охапкой дров, чтоб растопить плиту. Я заметил мать в другой комнатенке. Она стояла на коленях и молилась перед изображением мученика Иисуса. Маленький огарок свечи догорал, она поднялась с колен, преподнесла мне молитвенник и попросила поцеловать в конце молитвы.

- Дай тебе добрый путь, сынок, - произнесла она, вытирая кончиком платка, которым была повязана ее голова, слезы, катившиеся вдоль бледного лица.

Я уезжал с какой-то радостью из родных мест, и как только автобус скрылся за поворотом, забыл о матери, словно был уверен, что завтра же вернусь. И вообще, у матери своя жизнь, а у меня своя. Все дети разлучаются со своими родителями и забывают о них. Есть сыновья куда хуже меня. Есть такие, которые живут через дорогу и не подойдут к матери даже тогда, когда не может подняться с кровати. Мы все бездушны, аморальны, так похожи на животных в этом смысле. Мать бросает животных, как только они подрастут, она забывает о них и они забывают о матери. Такими их сотворил бог. А люди нет. Я глубоко убежден, что безразличие к родному человеку, в частности к матери не только у нас, русских, но и у других народов, это аморально, это начало гибели цивилизации. В том, что это стало обычным и в славянских народов, в частности в России, виноват Ленин - Бланк - самый заклятый враг русской нации. Это он породил безотцовщину, это он лишил морали любого христианина.

Я не совсем оставил мать в одиночестве, я ежегодно помогал ей и все же моя вина перед ней грызла меня всю мою жизнь и эта грызня мое наказание - справедливое и неотвратимое.

***

Приезд в столицу, чужой для меня город, не сулил мне ничего хорошего. Как нигде я чувствовал себя в нем букашкой: раздавят, никто даже не обратит внимание. Современная Москва это прекрасный европейский город, в котором не то, что жить, но прогуляться приятно, а тогда Москва была большой деревней с неважными дорогами, бестолково расставленными многоэтажками, на фасадах общественных зданий красовались красные полотнища с изображением коротконого иудея и невероятным количеством каменных изваяний ему же, которые не переставали воздвигаться. Гордостью Москвы был метрополитен имени того же вождя. Казалось все улицы, проспекты, переулки, закоулки, тупики носили его имя. Москвичи уже не знали, что бы еще назвать его именем.

Москва могла гордиться еще и тем, что в ее магазинах всегда была колбаса в то время как в других городах жители забывали, как она пахнет. Обещание Никиты, что в 1980 году наступит коммунизм, кануло в лету, весь идеологический бомонд копошился в безжизненных талмудах еврейского пророка Ленина, ставшего гусским.