Цена высшему образованию (СИ)

Через две недели я проводил Валю в Мукачево и в четыре утра посадил на московский поезд номер 16 "Москва - Будапешт". Валя уехала уже не одна. Я хоть и остался дорабатывать положенный срок, но уже как бы ехал с ней. Она уже знала, что станет матерью.

Ей необходимо было морально подготовить своих родителей к тому, что теперь за нею тянется хвост, в результате скоропалительного выхода замуж, без их родительского одобрения и благословения. Теперь чужого, неизвестного им человека, надо принять в свою семью, прописать в квартире, сидеть с ним за одним столом. В будни и в праздники.

Как только она уехала, ко мне в общежитие появился уполномоченный банка, чтоб выяснить, почему я задерживаю погашение кредита. Я пожал плечами, но согласился, что его надо гасить.

- Вам надо вернуться на старую работу, иначе вас ждут неприятности, - сказал он, доставая какую-то бумажку, чтоб ознакомить меня с тем, что в ней написано.

- Да я и так знаю, но думаю: меня уволили за прогул.

- Пока нет. Я говорил с вашим Кривским, он вас ждет.

***

Я снова надел пиджак с университетским значком, и немного помятый галстук. Кривский не вызывал, мораль не читал, а директор школы Биланич приказал готовиться к проведению открытого урока.

- Что такое открытый урок? - поинтересовался я у Миши, который уже успел жениться и уже успел отправить жену в декретный отпуск.

- Это водка, бутылок десять, это баран для шашлыка и всякая закусь. А что касаемо проведения, можешь не готовиться. Сам урок это ерунда, тут важно его завершение.

- Я не буду проводить открытый урок в таком виде, я не согласен.

- Не говори глупости, - сказал добродушный Миша. Все проводят, а ты: не буду. Что ты, как капризный ребенок. Или денег жалко?

- Да у меня нет денег.

- А кредит?

- Кредит гасить надо.

- Ну, как знаешь.

Урок-пьянку мне все же пришлось провести. Миша держался на ногах, а директор валялся в блевотине.

- Еще раз т-такой ур-рок дашь, тогда отпущу. Знаю: в Москву собираешься удрать, мы тут остаемся, мы патриоты, а ты... так себе...интелеле.

Мне надо было не только отработать, полученные в кредит деньги, но и в случае увольнения, получить трудовую книжку и копию приказа об увольнении. Кроме этого, любой выпускник университета, института, обязан был отработать два года по направлению.

Я снова поселился у той же хозяйки, что и раньше, которая мне за двадцать рублей в месяц согласилась варить фасолевый суп каждый день, к которому я уже так привык, что даже живот мне не пучило, и газы не мучили.

Ровно через три недели я получил от Вали письмо. Она писала, что наши ночи не прошли бесследно, она беременна. По письму чувствовалось, что она не в восторге от беременности, от замужества, но то, что было не вернешь. Видать, дела у нее шли неважно. Этого и следовало ожидать. Какой отец, какая мать могут одобрить поведение дочери, простить ей ее легкомысленный поступок? Неужели мало молодых людей в Москве? Зачем тащить какого-то хорька с периферии? Да все они лезут в Москву как тараканы, любыми путями, даже женитьбой не брезгуют, поскольку это самый легкий способ пролезть в столицу социалистического государства. Сколько таких случаев? Как только пропишется какой-нибудь альфонс, так сразу норовит сбежать из семьи и притащить в Москву свою любовницу любым путем. Хорошо, если ребятенка не оставит, а то выращивай его одна.

Мысли моего тестя, которого я никогда не видел раньше, бродили и в моей голове, словно он передавал их мне на большое расстояние по законам телепатии. Я немедленно ответил Вале длинным письмом, полным любви и восторга, со всякими добрыми пожеланиями ее отцу и матери. Я не намекал ей, что хочу как можно быстрее отсюда уехать, потому что мне здесь невероятно трудно. Она в письме ни одним словом не обмолвилась о том, что мне надо собирать чемодан.

***

Мне предстояла поездка к матери. Как настоящий пролетарий, у которого отсутствует даже маленькая доля нравственности и родительской обязанности, я должен был сообщить ей, что скоропалительно женился, без ее материнского благословения, на случайно встретившейся девушке из крупного города. А это значит, что в скором времени соберу свои пожитки и уеду к ней, а она, моя мать, останется одна-одиношенька в доме с дырявой крышей в большой комнате с глиняным полом, и как ни топи, тепла никогда не будет.

Я и подумать не мог, что я чмо, неблагодарная сволочь по отношению к матери, которая мне не только дала жизнь, но и вскормила своей грудью. Как всякий эгоист, я думал только о себе, о своей шкуре, которая ждала плети и кровавых подтеков. Я не только выполнял свой сыновний долг, который, по твердому убеждению детей, заключается в том, что достаточно показаться на глаза родителю, и долг уже выполнен, но и преследовал сугубо практические цели. Мать откармливала меня, голодного, как могла и чем могла. Она берегла яйца, сметану, варила фасоль и даже жертвовала наиболее упитанной курицей, да еще наливала чарку крепкого самогона трех-четырех летней выдержки. Мать готова была отрезать одну ногу у коровы, если бы это было возможно, лишь бы сын не голодал.