Цена соли

Её ум привязывал смысл к фразам, одной за другой, по отдельности, как какой-нибудь медлительный переводчик, который всё отставал и отставал и в конце концов совсем потерялся.

Она села на кровати с обрывком дурного сна в голове. В комнате почти стемнело, по углам лежали глубокие, сплошные тени. Она потянулась к выключателю и сощурилась от света. Она бросила двадцатипятицентовую монету в радиоприёмник на стене и при первом же донесшемся оттуда звуке изрядно прибавила громкость. Сначала это был мужской голос, а потом заиграла музыка – живая, в восточном стиле, пьеса, которая была в одной из подборок курса музыкального воспитания в школе. «На персидском рынке», машинально вспомнила она, и волнообразный ритм, всегда вызывавший у неё в воображении идущего верблюда, вернул её в Дом, в небольшую комнату, где по стенам, над высокими панелями, были развешены иллюстрации к операм Верди. Ей иногда доводилось слышать эту пьесу в Нью-Йорке, но вместе с Кэрол она её не слышала никогда, не слышала и не вспоминала о ней за всё время знакомства с Кэрол, и теперь эта музыка была как мост, парящий во времени, не соприкасающийся ни с чем. Она взяла с прикроватной тумбочки принадлежавшее Кэрол приспособление для вскрытия конвертов – деревянный нож, который каким-то образом попал к ней в чемодан, когда они паковали вещи. Она сжала рукоятку и стала водить большим пальцем по острию, но вещественность ножа, казалось, отрицала Кэрол вместо того, чтобы утверждать её, не вызывала Кэрол в сознании настолько явственно, насколько это сделала музыка, которой они никогда не слышали вместе. Терез подумала о Кэрол с тенью возмущения, как о далёкой точке безмолвия и недвижности.

Она пошла к раковине умыть лицо холодной водой. Надо бы устроиться на работу, завтра же, если получится. Ведь ради этого она здесь и осталась – поработать недели две, а не лить слёзы в гостиничных номерах. Следует послать миссис Купер название гостиницы в качестве адреса, просто из любезности. Это тоже нужно сделать, хоть и не хочется. И стоит ли ещё раз написать Гаркеви, подумала она, после его вежливой, но невнятной записки, которая пришла ей в Су-Фолс. «…Буду рад снова с Вами встретиться, когда Вы окажетесь в Нью-Йорке, но никак не могу что-либо обещать на эту весну. Хорошо бы Вам повидаться с мистером Недом Бернштейном, сопродюсером, когда вернётесь. Он больше меня сможет Вам рассказать о том, что происходит в сценографических студиях…» Нет, она не станет снова насчёт этого писать.

Внизу она купила открытку с видом на озеро Мичиган и старательно вывела на ней бодрое послание для миссис Робичек. Оно казалось фальшивым, пока она писала, но идя от почтового ящика, в который она бросила открытку, Терез вдруг ощутила энергию в теле, упругость в шаге, молодость в крови, которая согрела её щёки, когда она пошла быстрее, и она осознала, что свободна и сказочно одарена по сравнению с миссис Робичек, и что написанное ею не фальшиво уже хотя бы потому, что она так вот запросто может себе это позволить. Она не была скрючена недугом или полуслепа, у неё ничего не болело. Она встала перед витриной магазина, чтобы быстро подкрасить губы. Порыв ветра помешал ей – пришлось прерваться, чтобы поймать равновесие. Но в холоде ветра чувствовалась его весенняя сущность – словно сердце внутри, тёплое и юное. Завтра утром она начнёт искать работу. На жизнь ей должно хватить тех денег, что ещё оставались, а то, что заработает, она прибережёт на обратный путь в Нью-Йорк. Разумеется, она могла бы дать телеграмму в банк и запросить остаток денег со своего счёта, но она не хотела этого делать. Она хотела поработать две недели среди тех, кого не знает, делая то, что делают миллионы других людей. Примерить на себя чужую судьбу.

Она откликнулась на объявление о должности секретаря-делопроизводителя. В объявлении говорилось, что печатать требуется совсем немного и просят прийти лично. Вроде бы они решили, что она их устраивает, и она провела всё утро за изучением документов. А после обеда пришёл один из начальников и сказал, что ему нужна девушка, в той или иной мере владеющая стенографией. Терез ею не владела. В школе её научили печатать на машинке, но не стенографировать, так что она осталась не у дел.